Миа, глянь, этот мертвец похож на крестовых?
Миа покачала головой. Отрицательный жест, слева-направо. Эрвин плеснул на тряпку воды. Провел по лбу мертвеца — под краской выжжена чернильная вязь. Молния, перечеркнутая короткой вертикальной линией…
— Похоже, кто-то копает под нашего капеллана.
— Тогда надо ему сообщить.
— Лады. Поехали, до города недалеко уже. А там разберемся. На дорогу выйдем, там по карте какой-то великий тракт как раз по пути.
— Великий тракт? — переспросила Миа, садясь обратно за руль, — как мы его перейдем?
Эрвин лишь устало вздохнул. Как объяснить дикой дочке лесов для чего существуют дороги?
Глава 14 Вопросы веры
Ирина проснулась в час, когда над миром неслышно скользнул первый луч рассветного, яркого солнца. Солнца третьего дня от того досадного происшествия, вечером на лесной поляне. Птица, змея, гнездо. Маленький храбрый птенчик — яд от укуса давно покинул кровь, хотя шрамы ещё болели. Слегка. И вообще… Солнечные лучи скользили параллельно земле, раскрашивая туман и траву колдовской, перламутровой дымкой. Зелёную, влажную от росы траву. Брильянтовой россыпью сверкали капли росы. Птица запела над головой, невидимая в густой, пряной листве. Чирик-цвик-ара… Нет, чудо того дня не повторилось больше — в свисте Ирина больше не слышала слов. Просто… У подушки — сорванный белый цветок. Почему-то захотелось улыбнуться. Пряному ветру, солнцу в лицо и мягкой, влажной траве. Лагерь вокруг ещё спал. А мир уже изменился.
Она еще не понимала как, просто чувствовала — мир стал каким-то новым, другим. Звон капель в траве, шуршание ветра, мелодичный, хрустальный напев струй бегущего невдалеке ручейка — вселенная встречала утро звонкой, торжественной песней. Ирине казалось — стоит еще немного вслушаться и начнёшь разбирать слова. Тонко запищал, мигнул датчик движения — «скворечник», вбитый в дерево стальной карандаш. Птица в ветвях свистнула недовольно — чирикание словно поймало машинный звук, обернуло, запутала в трель. Получилась красивая песня. Такая, что Ирина улыбнулась слегка. А потом еще раз, поняв, как мир изменился. Звуки стали чуть тоньше, а краски — ярче, насыщенней. Золото солнца на влажной листве, изумрудная зелень, охра и камедь лесной чащи. На ладони — ряд мелких бисерных точек. Узором навроде крыла. Там, где зубы прокололи кожу. А теперь след укуса — изящная виньетка, таинственный знак, похожий на местную татуировку.
«Интересно, он значит что-нибудь?»
Сверху спланировало перо. Желто-зеленое птичье перо, с алой каймой, блестящей в лучах рассвета. Красивое. И в косу удобно вплести, давно руки чесались — разбавить ярким пятном унылую синь униформы.
Хрустнула ветка, даже, как будто дрогнула земля. Ирина не обернулась, и так почувствовала — Эрвин идёт. Видимо, он встал ещё раньше, нарубил дров для костра. Охапка веток в руках, флотский, казённый топорик — за поясом. Тяжело идёт, прочно. Он всегда ноги ставит так — крепко. Но шумный, гремит на ходу, что твой Сотрясатель. Увидел Ирину проснувшейся, улыбнулся, помахал ей рукой — привет, мол. Ирина невольно улыбнулась в ответ. Чирикнула птица. В ветвях дерева над головой — маленький жёлтый комочек. Хлопнул крыльями, застыл, косясь на Эрвина чёрным, недоверчивым глазом. Чирикнула еще раз. Эрвин прыгнул — нет, не прыгнул, будто перетёк с места на место. Теперь — беззвучно тихо и быстро, лишь опять дрогнула под сапогами земля. Раз — и вот он уже стоит рядом, смотрит наверх, загораживая её от пёстрой птички. И топорик в руке проворачивается. Медленно. Нехорошо так.
— Эрвин, не надо, — окликнула она его. Птица вверху ударила крыльями, перелетела с ветки на ветку. Топор в руке Эрвина провернулся еще раз.
— Надо, — тихо прошипел он. Грозно, сердито, хорошо хоть коротко, — Одна такая тебя покусала, забыла уже?
Птица ударила крыльями, перелетела опять — повыше. Каркнула, кося на Эрвина чёрный, без радужки глаз. Достань меня мол. Эрвин сощурился, замер на миг. Нехорошо, так что Ирина вздрогнула — поняв: Попадёт.
«А птицу жалко, красивая» — подумала Ирина и свистнула вдруг — аккуратно, чирикающим звонким напевом. И добавила тихо, уже человеческим голосом:
— Не надо. Пожалуйста.
Топор исчез. Птица сердито крикнула им сверху и улетела.
— Все нормально, Эрвин. Не надо на них так…
— Извини, но я волновался.
Похоже, что да — вид у него и впрямь был растрёпанный. Рубашка расстёгнута и волосы торчат. Черный шеврон с группой крови — слева, на широкой груди — надорван и висит на одной нитке. А улыбка на лице — до смешного широкая… Такая, что Ирина улыбнулась в ответ.
