телекамеры. Теперь опасно. Крестовые — не дураки, могут выставить встречное обвинение в укрывательстве. Так что же, сказать Абиму — пусть ломает дверь? Не то, чтобы жалко, просто — у Дювалье сейчас проснулась чутье. Интуиция. Старая, бандитская, у отца унаследованная чуйка — дело может быть выгодным. Если зайти с нужного конца. С нужного, знать бы — с какого. Пальцы коснулись пульта. Слегка. Сканнер, база данных, запрос. Номер дела, статья, срок…
Ого…
На экране — бегущая строка.
«Особо опасна».
В ухе — озабоченный писк. Коммуникатор. Абим.
— Босс, двери заперты. Заклинены насмерть, допуск снят, наши ключи обнулило. Ломать?
Даже сквозь хриплый микрофон было слышно, как дрожал озабоченный голос черного гианта.
Дювалье усмехнулся. Слегка. Девчонка вчера — в панике, инстинктивно пыталась закрыться от всех. И невольно обрушила все системы, до которых смогла дотянуться. Камеры и замки… Хорошо хоть движки летучего дома управляются по-старинке, механиками. Колониальная техника — любая — отстает от земной лет на десять минимум. Это закон и даже Дювалье ничего не мог с ним поделать. Да еще года два-перелет. А при таком букете статей — 58–12, взлом компьютерных сетей. 58-6, Ограбление с применением спецтехники. 58-7, бандитский налет — неудивительно, что это удалось. Даже в полубезумном состоянии. Особенно в таком состоянии. Нет…
— Босс, что делать? Ребята волнуются…
— Ребята… — прервал Дювалье… — какие ребята? Абим, кто еще знает про пророчество?
— Да все… — голос был не на шутку озадачен… — кто вчера на поле был — слышали. И рассказали. Слухи пошли, босс, ничего уже с этим не сделаешь.
— Слухи, говоришь, пошли? Это хорошо. Дверь оставь в покое. Пока. Предупреди всех — девчонку не трогать, руки оторву. Сам и оторвешь, по моему приказу.
— Но босс…
— Это приказ, Абим. Мой приказ. Будешь спорить?
В трубке — молчание… тяжелое, гробовое. Дювалье буквально кожей чувствовал, видел — как вытягивается в струнку огромый, страшный как смерть гигант.
«Как смерть… Моя смерть… надо же такое придумать».
— Уйди оттуда, Абим. Мою… Мою смерть, — Дювалье не выдержал, улыбнулся, — мою смерть не пугать и не трогать тем более. Распорядись насчет белья, одежды и завтрака. И цветы не забудь…
— Какие?
— Неважно. Кончай спорить, Абим, выполняй. Или, для разнообразия, спроси что-нибудь умное…
— Слушаюсь, босс. Только — что вы задумали?
— Увидишь сам, Абим. Точнее — услышишь. Часа через три, — почти ласково ответил Жан-Клод Дювалье, еще раз окидывая глазами фигуру на экране.
Через три часа по летучему дому пошел новый слух. Пошел, полетел — от этажа к этажу, от казармы к казарме, из одних уст в другие. Прополз, обрастая подробностями на ходу. Безумный, кружащий суеверные головы землян и туземцев слух:
— Босс поимел смерть. Да, ее. Свою смерть. И ей понравилось, парни.
Дювалье был доволен собой. Каждый, поверивший в эту фигню здорово укреплял дерево шансов. Его, Жана-Клода Дювалье шансов на победу. Да и эта девчонка оказалась неплоха. Очень даже. Как там ее?
«Неважно, — подумал Дювалье, — если приживется — просто придумаю новое»
Глава 15 Великий тракт
На четвертый день марша — их безумного, изматывающего марша по джунглям — Эрвин почувствовал, что совсем замотался. Машина тряслась и слегка покачивалась на мягких рессорах, солнце парило, пот заливал глаза. Подлокотник кресла больно бил под ребро. Горизонт в глазах Эрвина качался в такт — синяя, укрытая туманной дымкой полоска. Лес редел на глазах, зеленые джунгли расступались, пропуская вперед упрямо ползущую бэху. Зеленый ковер веток над головами раздался, ушел в стороны, открыв людей солнцу и небесной, выцветшей сини. Вместо подлеска появилась трава — высокая, густая трава. Порыжевшие, сухие стебли клонились, хлестали о стальные борта метелками соцветий. Иногда бэху трясло и подбрасывало на ходу, из-под
