– А я-то здесь при чем? – сделала я обиженное лицо. – Просто я не хочу, чтобы мама выходила замуж за этого М. С.!
– А тебя никто и не спрашивает!
– Да у нас просто не хватит средств, чтобы починить ему мост! – крикнула я.
И тут сестры захихикали, а мама изобразила, как Михаил Семенович ощупывает свою челюсть перед зеркалом. И они ушли на кухню допивать «с горя» коньяк.
А Михаил Семенович навсегда исчез из нашей жизни.
Ура!
Плоды просвещения
Сестры собрались навестить свою престарелую университетскую преподавательницу Маргариту Ростиславовну и меня туда зачем-то потащили.
Наверное, как свое единственное достижение в жизни!
Для начала мама выхватила у меня из рук любимую куртку-кенгурушку и затолкала ее в стиральную машину со словами:
– Только не эту хламиду! Наденешь платье!
Потом туда же полетели джинсы.
Это жуткое платье «приличной длины» с пояском, прикрывающее коленки, было кошмаром моей жизни. Я в нем выглядела таким дебильным ребенком-переростком, не хватало только соски во рту, а ведь я ростом была уже почти с сестриц. Подол платья имел свойство электризоваться и прилипать к ногам, облепляя их в виде мешка, что делало меня толстой и неуклюжей. Из-под «приличной длины» выглядывали две белые толстые икры.
Еще не хватало, чтобы меня кто-нибудь из одноклассников увидел!
Мы прошли в кабинет, заставленный пыльной антикварной мебелью, где за огромным дубовым столом со львами на ножках и в таком же огромном кресле сидела, завернутая в плед, сухонькая лысая старушонка в больших роговых очках. Она нас величественно приветствовала и принялась что-то вещать нудным голосом педагога.
Я собралась было присесть и только подошла к деревянному креслу, как Маргарита Ростиславовна взвизгнула:
– Осторожно! Это кресло Максимилиана Волошина!
А когда я выдвинула из-за стола стул, она жеманно проворковала:
– На этом стуле сидел Иосиф Бродский!
Мама сделала мне глазами угрожающий знак, и я осталась стоять и так и простояла весь визит в виде безмолвной балясины под монотонный монолог М. Р. про ее анализы мочи и сахар в крови – говорить на эту тему она могла, видимо, часами.
Чаю нам не предложили. Тортик же и конфеты, купленные нами в гастрономе на углу, таинственным образом под чей-то благодарный шепот исчезли в темноте квартиры и больше не появились. Хотя, судя по анализам Маргариты Ростиславовны, сладкое ей было противопоказано.
Когда мы наконец выбрались из этой душной антикварной мышеловки, сестры покопались в сумках и обратили на меня свои взоры, полные надежд. Ладно, я не злопамятная, хотя нужно было бы их наказать.
Я достала из кошелька подаренные бабушкой пятьсот рублей, и мы радостно загрузились в кафе, где, сидя за уютным столиком, пили чай, и еще нам хватило на одно большое пирожное, которое мы честно поделили на троих.
– А мы с Лидой хотели назвать тебя в ее честь – Маргаритой, – задумчиво сказала мама, – но бабушка не дала и настояла, чтобы тебя назвали Сашкой.
Ничего себе!
И я представила, как сижу в этом кошмарном платье и роговых очках в кресле с львиными ножками и зовут меня – Маргарита!
Все-таки у меня самая замечательная бабушка на свете!
Дома я стащила с себя ненавистное платье и распорола его по швам.
Дурной знак
