на него и ударил по голове с ноги. От удара Фаддея отбросило к металлической стене в передней части отсека, болт-пистолет выскользнул из рук. Полковник подскочил к нему, вцепившись в глотку. Фаддей видел, как пистолет скользит по полу к открытому люку. Вершина Падшего Шпиля неясно вырисовывалась в просвете, пока ‘Валькирия’ пикировала и взлетала. Фаддей ударил лбом в лицо Тарла, присел, схватил болт-пистолет и вскинул для выстрела. На запястье агента сомкнулась здоровая рука Тарла, и фальшивый полковник зарычал от натуги, направляя прицел пистолета вверх. Фаддей чувствовал, как его покидают силы, как утекает смертельный гнев. Он посмотрел в лицо Тарла и спустил курок.
Болт пробил крышу пассажирского отсека, ударил в двигатель и взорвался. ‘Валькирия’ закружилась, оставляя след из обломков и чёрного дыма. Полковник отлетел вдоль отсека, когда накренился пол, размахивая руками, чтобы удержать Фаддея. За открытым люком вращалась вершина Падшего Улья, когда агент вырвался из рук Тарла, шатаясь, подошёл к двери и прыгнул. Он рухнул на залитый кровью опалённый металл, когда на месте ‘Валькирии’ возникло черное неровное облако, и обломки начали падать на шпиль в каскаде пламени.
Фаддей открыл глаза и моргнул от яркого света. Он сидел в кресле в белой комнате, тело покрывала свободная накидка. Раны затянулись, чистые перевязи покрывали обожжённую кожу, а напротив было пустое кресло. В гладкой белой стене открылась дверь, и внутрь шагнул мужчина в мантии глубокого тёмно-пурпурного цвета на бронзовом доспехе.
— Хорошо, ты снова с нами, — сказал он, садясь в пустое кресло.
— Где я? — спросил Фаддей.
— Ты не узнаешь это? — агент огляделся. Это была яркая белая комната. Он резко обернулся к сидевшему напротив человеку. И увидел широкое лицо, с которого на него смотрели красные линзы бионических глаз.
— Ты…
— Да, — сказал инквизитор.
— Значит, я сделал это, — с облегчением выдохнул Фаддей.
— Да, пусть нам и пришлось выкапывать тебя из обломков. Прыжок на шпиль спас тебе жизнь. Фаддей подумал о кружащей ‘Валькирии’, огненном шаре и падении, вершина шпиля приближалась, чтобы встретить его жёстким поцелуем.
— Так… — начал агент. Облегчение сменилось смятением — он помнил, что что-то должен дать этому человеку, но не помнил что.
— Я уже получил и использовал доставленную тобой информацию. Я изъял её из твоего разума, пока ты был без сознания, — инквизитор улыбнулся, но из-за пламенного красного взора это выглядело гротескно. — И спасибо, что разобрался с полковником Тарлом. У меня были подозрения, и ты принёс не только подтверждение, но и решение.
— Чего? — Фаддей хмуро посмотрел на инквизитора.
— Ах да, ты же не помнишь. Прости, я должен быть уверен.
— О чём ты говоришь?
Инквизитор просто улыбался. Фаддей чувствовал, что внутри нарастает гнев. Он помнил, что сделал ради выживания, но не мог точно вспомнить зачем.
— Скажи мне, — агент почти кричал, вставая из кресла. Нечто шептало на краю его мыслей, умоляя выпустить его.
— Зверь близко, не так ли? — инквизитор не двигался, но Фаддей чувствовал, что вокруг его кожи словно собирается буря. Ощущал, как инквизитор заглядывает внутрь его черепа. — Ты можешь его чувствовать? — Фаддей тяжело опустился обратно в кресло. Агент чувствовал тошноту — он всё ещё был его частью, осколок того отступника, которым он стал на службе инквизитору.
— Почему он…
— Всё ещё часть тебя?
— Да. — Фаддей смотрел, как инквизитор наблюдает за игрой света на металле и драгоценных камнях колец своей руки.
— Что ты помнишь о времени до того, как ты проник к отступникам?
— Немного, — ответил агент. — Обрывки. Я помню лицо, кольцо-аквилу. — он посмотрел на инквизитора. — Я видел мир, некогда уничтоженный, и это меня…
— Разозлило. Да, должно было. Это всё ещё злит меня.
— Что? — Фаддей с открытым ртом уставился на инквизитора. Тот опустил оглядываемую руку и посмотрел прямо в глаза агента.
— Это не обрывки твоих воспоминаний. Они мои. Фаддей чувствовал, что тонет в собственных разрозненных мыслях и воспоминаниях. Он пытался ухватиться за что-то, что придаст словам инквизитора смысл.
— Я… — начал Фаддей.
— Это избранные мгновения моей жизни, то, что делает меня тем, кто я есть, заставляет ненавидеть врага, быть инквизитором, — он склонился вперёд с гордым взглядом на лице. — Это моё стремление служить: твоя верность Империуму, все императивы, которые вернули тебя ко мне, мои. Они все мои. Я дал их тебе. Я вставил их в тебя.
