Не будет никогда попранна от скота.
В февральском номере «Нового мира» за 1952 г. появилась небольшая рецензия Кашкина на однотомник избранных произведений Байрона (Дж. Г. Байрон. Избранное. М.; Л., 1951). Рецензия называлась «Удачи, полуудачи и неудачи». К удачам был отнесен сам факт издания однотомника и содержащиеся в нем переводы Маршака и Левика, к полуудачам – несколько других переводов, в частности «неровный» перевод «Корсара» А. Оношкович-Яцыной[86], к «неудачам» – «Дон Жуан» Шенгели. Рецензируемый однотомник Байрона вышел уже после того, как на собрании секции переводчиков прозвучало обвинение в искажении образа Суворова, поэтому 7-ю и 8-ю песни, где действует Суворов, в сборник не включили, но и тем, что включили, Кашкин был недоволен. Впрочем, претензии к переводу выражены бегло и невнятно: выписаны несколько строф, в которых выделены неудачные, с точки зрения критика, обороты: «крещенный в тигле злата», «некий отрадный знак», «не было вовеки, кого так ввергла бы в отчаянье беда, как этих», «меткая рука» «борт почти ломая хрупкий», «бот подвигался еле» и проч. (в чем неудачность выделенных оборотов – не поясняется), выписаны и обруганы – вне всякого контекста – два шенгелевских каламбура: «брык проливу пик» и «за что скопцами звать скупцов» (почему обруганы – не поясняется). Приговор:
Г. Шенгели подошёл к переводу «Дон Жуана» с тяжеловесной и туманной лексикой символизма, подошёл отягчённый свойственным ещё формалистам количественным, буквалистским методом, разделяя вредную иллюзию, будто в угоду мнимой полноте и точности текста и требованиям догматической версификации можно допускать любые нарушения законов русского языка [1952а, с. 268].
Гораздо более основательной, обстоятельной, продуманной и аргументированной стала вторая статья Кашкина «Традиция и эпигонство», помещенная в «Новом мире» в декабре 1952 г. [Кашкин, 1952в]. Претензии, предъявляемые к переводу Шенгели (и разбросанные по статье довольно прихотливым образом), во многом повторяют претензии к переводам Ланна: это и затрудненный синтаксис[87], и любые лексические отклонения от повседневной нормы: будь то церковнославянизмы, иноязычные заимствования («скимитары», «фибулы», «бравуры», «максимы», «бомбазин»), неологизмы («крушенцы», «злец», «курчавец», «отменно-пунктуально», «неразрывно-цельно», «безоблачно-лазурно») или сниженный воровской язык[88].
В упрек переводчику ставится передача байроновских каламбуров, говорящих имен и намеренно искаженных имен русских персонажей («псевдоанглийское преломление русских имен в их обратном переводе воспринимается как издевательство над русскими именами и русским языком»), а также замена байроновского пятистопного ямба на шестистопный. Но главное, переводчику вменяется в вину искажение образа Суворова: этому обвинению – самому тяжелому, самому страшному, политически самому опасному – отводится около четверти, если не треть статьи. Всё это пересыпано общими оценочными характеристиками переводческого метода Шенгели: он называется формальным («при формальном подходе и стремлении передать все мелочи часто ускользает главное, зато набегает лишнее», «мнимо точный в формальных мелочах перевод Г. Шенгели неверен в главном»), натуралистическим («“функциональное подобие” в переводе Г. Шенгели – это натурализм количественного метода»), идеалистическим («в переводческом методе Шенгели сказываются пережитки идеалистической эстетики») и буквалистским («это – если уже так необходим ярлык – эклектический буквализм, появившийся на основе принципиально ложного подхода к переводу»).
2.3. Неопубликованный ответ Шенгели
Появление в печати «Традиции и эпигонства» глубоко возмутило Шенгели. Сохранилось воспоминание его друга С.В. Шервинского, записанное В.Г. Перельмутером:
Сергей Васильевич Шервинский рассказывал мне, как однажды ему позвонил очень взволнованный Шенгели и попросил разрешения срочно приехать. Явился запыхавшийся и сразу к делу: он оскорблен статьей и решил вызвать Кашкина на дуэль. Шервинский осторожно поинтересовался – почему с этим Георгий Аркадьевич пришел именно к нему. И услыхал в ответ: «Ну, как же! Ведь вы – дворянин. И должны знать – как это сделать». И так твердо это прозвучало, что Шервинский не усомнился – всерьез. Что, конечно, куда опаснее для Шенгели, чем кашкинская статья-донос. И заговорил рассудительно. По-дворянски. Дуэль с доносчиком, сказал он, для дворянина невозможна. Она – бесчестье, признанье равенства с противником. И добавил: «С дворниками не стреляются».
«Доносом» называл кашкинскую статью и М.Л. Гаспаров[89]… [2011, с. 122].
Итак, дуэль на шпагах или пистолетах между переводчиками не состоялась, зато почти что состоялась другая дуэль, словесная. В том же декабре 1952 г., т. е. в тот же месяц, когда вышла «Традиция и эпигонство», Шенгели написал подробнейшую, на сто машинописных страниц, ответную статью- отповедь, в которой разбирал предъявляемые ему обвинения и отвечал на каждое. Эта статья, названная им «Критика по-американски», так и не вышла в свет и сейчас хранится в архиве Шенгели [РГАЛИ, ф. 2861, on. 1, д. 98]. В Приложении В она воспроизводится полностью.
«Критика по-американски» написана еще агрессивнее, чем «Традиция и эпигонство», и местами представляет собой встречный и уже не косвенный, а прямой донос: если Кашкин обвинял Шенгели в том, что тот (преднамеренно?) исказил в переводе образ русских солдат и полководцев, то Шенгели обвинил Кашкина в том, что тот («пропагандист сплошь декадентской стилистически и антисоветской политически мрази»: Хемингуэя, Джойса, Элиота, Дос Пассоса, – да еще к тому же и несущий «формалистский вздор») своим беспочвенным отрицательным отзывом отпугивает читателей от перевода «Дон Жуана», препятствует их знакомству с Байроном и тем самым играет на руку капиталистическим державам:
