У Масальского в первых двух случаях – стремление к дословному переводу, в третьем смысл передан при полной утрате фольклорной образности: «доведут нас до таких бед, что мы не узнаем с вами, где у нас правая нога» (Масальский, I, 184); «Полно нам шататься, как говорят, от Зекки до Мекки, надевши не башмаки, а подойники» (Масальский, I, 184)[239]; «а оруженосцам приключились бы от него одни беды» (Масальский, I, 185). В переводе Карелина сделан в этом отношении шаг вперед. В нем наряду с дословным переводом – уже более гибкая тенденция, сочетающая замену испанских выражений русскими с попыткой создать в образном и стилистическом отношении убедительные русские варианты испанских поговорок и пословиц: «лишит нас навсегда возможности различить нашу правую ногу от левой» (Карелин, I, 131); «чем шататься по белу свету, попадая каждый день из огня в полымя» (Карелин, I, 131); «буду по-прежнему расплачиваться за все собственной спиной» (Карелин, I, 132).
Немало других упреков можно было бы высказать переводчикам, если подходить к их работам с максималистских позиций и не учитывать последующих версий, хлынувших как из рога изобилия на рубеже XIX–XX веков и оттеняющих достоинства переводов Масальского и Карелина.
Строение фраз, выбор стилистических средств и лексических эквивалентов не оставляют сомнения в том, что оба переводчика, особенно Карелин, активно пользовались французской версией Л. Виардо, прибегая к его помощи во всех затруднительных случаях, переводя при этом в целом с испанского подлинника. Именно перевод Виардо, у которого были такие почитатели, как Белинский[240], Достоевский и особенно Тургенев, сыграл, несмотря на нелестное мнение Ф. Бидерманна, приведенное в «Московском наблюдателе»[241], для русской читающей публики немаловажную роль. Наконец, кое-кому сервантесовский роман был доступен и в подлиннике, в том числе Тургеневу, Островскому, Боборыкину[242].
Перевод с испанского был, пожалуй, единственным достоинством большинства версий рубежа веков, которое, впрочем, далеко не всегда было полноценным ввиду многочисленных ошибок в понимании текста. В этом смысле от всех своих «соседей» выгодно отличается перевод М.В. Ватсон, неутомимой пропагандистки испанской литературы в России. Однако такие безусловные достоинства, как прекрасное знание языка и уважение к авторской воле, при соприкосновении с гением, за которым переводчица пыталась верноподданнически следовать шаг за шагом, оборачивались тяжеловесным языком, безжизненным стилем, которым грешат многие и многие пассажи этого труда. Вместе с тем перевод Ватсон, по сравнению с предшествовавшими, был несомненным достижением, и по сей день он может быть весьма полезен как подстрочник – за редким исключением достаточно надежный.
В целом же шесть новых переводов, опубликованных в течение двенадцати лет и, несомненно, порожденных предъюбилейной волной (1905 год – трехсотлетие публикации первого издания «Дон Кихота»), более всего напоминают конкурс на лучший перевод романа Сервантеса. К опубликованным работам следует прибавить и незавершенный перевод И.Я. Павловского, работа над которым датируется девяностыми годами и который обещал быть одним из самых удачных[243].
Ранние переводы Гоголя на испанский язык
Если принимать во внимание только переводы на испанский язык и критическую литературу на испанском языке, то нужно отметить сравнительно позднее, по сравнению с некоторыми другими европейскими странами, проникновение творчества Гоголя на испанскую почву – лишь в 1880 году. Однако уже в 1857 году во французских переводах Гоголя читал Хуан Валера, впоследствии крупнейший испанский писатель-реалист, находившийся в ту пору в России в составе дипломатической миссии (1856–1857 годы). Впрочем, этим переводам (равно как и немецким версиям стихотворений Пушкина и Лермонтова) он дает более чем нелестную оценку: «…я уверен, если быть справедливым, что они в высшей степени ценны на своем родном языке, а на чужом остаются только гомеопатические шарики их добросердечности; что-то бесконечно малое, микроскопическое и незаметное, если учитывать подлинное величие, которым они отмечены»[244].
Необходимо иметь в виду, что, хотя судьба русской литературы в Испании определялась национальной почвой, большую роль в проникновении русских писателей в Испанию сыграла Франция. Испания, как и Россия, в XVIII и в значительной степени в XIX веке ориентировалась в своем культурном развитии на Францию[245]. Испанская интеллигенция получала французское образование, выписывала книги из парижских магазинов и читала французские журналы столь же регулярно, как и испанские. Пожалуй, самым популярным и читаемым иностранным журналом в Испании был французский журнал «Revue des Deux Mondes», уделявший начиная с 1850-х годов русской литературе большое внимание. Так, в 1850 году там была напечатана первая из серии статей П. Мериме о русских писателях, посвященная Гоголю, в 1885 году – статья о Гоголе Э. – М. де Вогюэ, включенная годом позже в качестве отдельной главы в его знаменитую книгу «Русский роман»[246].
Крупнейшие испанские писатели XIX века, такие как Перес Гальдос, Пардо Басан, Валера, Леопольдо Алас, писавший под псевдонимом Кларин, Паласио Вальдес, впервые познакомились с произведениями русских авторов, в том числе и Гоголя, во французских переводах. И если, с одной стороны, первые испанские переводы вызывали чувство гордости («Мы все уже читали нашего Гоголя», – писал Кларин)[247], то с другой – еще и в XX столетии испанские писатели, как правило прекрасно знавшие французский язык, нередко обращались к французским переводам, резонно считая, что лучше читать перевод-посредник, чем сделанную из него испанскую версию. Так, в библиотеке Пио Барохи, выдающегося романиста Испании XX века, в основном во французских переводах были книги Гоголя наряду с произведениями не только русских классиков XIX века, но и Арцыбашева, Куприна, Бунина, Ф. Сологуба[248].
Первый испанский перевод гоголевского произведения «Тарас Бульба» был опубликован в 1880 году[249]. Как правило, в XIX столетии испанские и каталонские версии произведений русских авторов осуществлялись с французского перевода-посредника. Так, в 1880 –
