— Уж не знаю я, что ты такое сделал, что Чистолапы тебя теперь жениться хотят заставить, — нехорошо прищурясь, произнёс Барри, — молодой я ещё, наверное, знать такие вещи.
— Чистолапы… Жениться заставить? — Фонси широко распахнул глаза. — Это что, батюшка тебе сказал такое?
— Батюшка только про сарай говорил и что ты ему дерзил, — ответил брат, — а про Чистолапов мне сказал Боффо, которому сказал Лонго, а ему уж, наверное, батюшка сказал.
Ты, Барри, — вздохнул Фонси, отбирая у брата поводья, — дурак. Передай батюшке, чтобы он был здоров, а я и без него как-нибудь женюсь. А Лонго передай, что я ему его язык поганый вокруг шеи узлом завяжу.
Пока Барри стоял в задумчивости, пытаясь вообразить завязанный на шее язык, Фонси отодвинул его в сторону и вскочил на пони. Если до Барри болтовня Лонго добралась в таком перевранном виде, то неизвестно, во что превратится она, когда сплетницы и трепачи донесут её до ушей Лилии. Надо добраться до Лилии раньше сплетни.
— Эй, ты куда? — только и успел вопросить Барри, а Фонси уже развернул кобылу и стукнув её пятками в бока, поскакал прочь.
…Фиорелла Сдобкинс, урожденная Чистолап, вдова, стояла на пороге своей норы, скрестив руки на груди, и сверлила презрительным взглядом переминающегося с ноги на ногу Фонси.
— Её нет. Она уехала. И вообще её здесь никогда не было. И с незнакомыми хоббитами она не разговаривает, — сказала она и захлопнула дверь.
Значит, всё-таки не успел. Или это она просто так ска- зала, а на самом деле Лилия и не уезжала никуда? Надо обойти холм с другой стороны и стукнуть в окно — вдруг она там?
Обходя холм, Фонси вступил левой ногой во что-то мягкое. Тьфу! Конский навоз, совсем ещё свежий. Ага, подумал хоббит, шаркая подошвой по траве, значит она всё-таки уехала.
Фонси побежал туда, где оставил гнедую кобылку.
От изящных строчек, начертанных такой знакомой, такой любимой рукой, веяло холодом, словно из ледника.
«Фонси Тук…»
Он не догнал повозку, в которой увезли Лилию — на втором поприще[5] непривычная к такой скачке лошадка тяжело задышала и начала спотыкаться — пришлось спешиться и вести её шагом. Фонси понял, что так он не скоро доберётся до Раздорожья, отпустил лошадку — пускай бежит домой — и пошёл быстрым шагом, временами переходя на бег. Достиг Раздорожья ещё до заката, пробежал через весь посёлок к усадьбе Порто Чистолапа, забарабанил в ворота. Любопытные раздорожцы столпились поодаль — все уже слышали сплетню, всем хотелось посмотреть, что будет дальше.
«…Вы не послушались меня и впутали моё имя в отвратительный скандал…»
Ворота заскрипели, открылись, и выглянула Лилия… нет, не Лилия. Одна из её многочисленных незамужних тёток, молодая, красивая и так похожая на племянницу, что у Фонси кольнуло где-то внутри.
«…Я буду до самой смерти вспоминать эти десять месяцев и двадцать два дня…»
Тётка смерила Фонси цепким, любопытным, блестящим взглядом, оценивая сумасбродника-Тука от тёмных, с едва заметной рыжинкой, коротких кудрей на голове до гладкой, почти такого же цвета шерсти на ступнях.
«…но встречаться мы более никогда не должны…»
Усмехнулась, стрельнула глазами — а что, ничего себе сумасбродник-Тук, будет о ком с сёстрами посплетничать — и протянула сложенный вчетверо листок бумаги. Наверняка прочитала записку, прежде чем отдать.
