Во всякой книге сразу вслед за обложкой идет первая страница. Это – титульный лист: имя автора, название книги, год и место издания, наименование типографии. Но именно в этой книге титульный лист – третья страница. А первая – шмуцтитул, на котором только два слова: Евгений Онегин. Даже без места и года издания. То есть, повторяется текст обложки, только в еще более броском виде, что закрепляет первое впечатление об Онегине как авторе романа. Забегая вперед следует сказать, что при издании остальных глав романа отдельными книжками это принцип сохранен во всех случаях.
Как и положено, колонцифры в книге проставлены в верхнем углу, но только на тех страницах, на которых текст начинается с первой строки. На титульном листе, на шмуцтитулах, на чистых оборотах листов и на спусковых полосах номера страниц не проставляются, а только подразумеваются.
Но весьма любопытно, на чем же заканчивается римская нумерация. Последняя римская колонцифра – XXII – проставлена на последней странице «Разговора». За этой страницей следует еще один шмуцтитул: Глава первая; на ее обороте – эпиграф на французском языке. Эти две страницы не нумерованы, но и так ведь ясно, что римская нумерация завершилась последней страницей «Разговора», и отсюда должен начинаться отсчет уже в арабской системе нумерации, поскольку шмуцтитул и эпиграф явно относятся уже к тексту первой главы.
Следующая колонцифра (нечетная) тоже не проставлена, поскольку это – спусковая полоса (начало текста первой главы). Но, в принципе, понятно, что шмуцтитул и эпиграф – это первая и вторая страницы в арабской системе нумерации, а начало первой главы – третья страница. Следующая – полная, ее номер проставлен. Читатель, естественно, ожидает увидеть там четвертый номер, но видит… второй!
Следовательно, шмуцтитул первой главы и эпиграф входят в систему римской нумерации, которой охвачен и «Разговор книгопродавца с поэтом», и их непроставленными номерами являются XXIII и XXIV.
Таким образом, и системой нумерации страниц текст «Разговора книгопродавца с поэтом» оказался сцепленным с началом текста первой главы и всего романа. Сам этот структурный элемент смотрится в этом случае как некая «издательская» ремарка к первой главе, а точнее – к ее предпоследней и последней строфам. Как «Разговор», так и Вступление с «книгопродавческой» позиции вносят разъяснения: вот «мы» купили у «автора» первую главу его «большого стихотворения», в которой он выражает намерение «написать Поэму песен в двадцать пять», и публикуем ее; вот «автор» рассуждает в тексте об отсутствии «формы плана» и о противоречиях, которые не хочет исправить – и вот «наш», «издательский» комментарий о том, что критики усмотрят в романе отсутствие плана…
Если рассматривать оба текста, охватываемые римской нумерацией страниц, именно как «ремарки» к LIX и LX строфам, как некие «внетекстовые» структуры, которые искусно вводятся в корпус первой главы, то в таком случае следует обратить внимание на всю систему авторских ремарок в этом издании.
Из многочисленных и подробных комментариев к роману известно, что первоначально при первой главе было 11 примечаний, что в последующих главах, за исключением седьмой, их не было, что при издании романа в 1833 году Пушкин изъял три примечания и добавил новые, в том числе и к остальным главам. Скрупулезные текстологи приводят даже тексты изъятых Пушкиным примечаний; казалось бы, вопрос с их количеством и содержанием давно ясен для всех – как для тех, кто, как и Набоков, считает их не относящимися к содержанию романа и не имеющими никакого композиционного значения, так и для тех, кто склонен усматривать в них некий скрытый смысл, непосредственно связанный с содержанием романа.
И все же, несмотря на проработку не одним поколением текстологов этого вопроса, вынужден отметить, что их стараниями он достаточно запутан. Причем запутан в настолько элементарных вопросах, что об этом просто было бы неудобно говорить, не играй эти вопросы исключительно важной роли в постижении авторского замысла.
Формулирую простой вопрос: сколько примечаний было к первой главе при ее первой публикации в 1825 году и кому принадлежит их авторство? Уверен, что с точки зрения пушкинистов-текстологов сама постановка этого вопроса вызовет возмущение, поскольку такое может исходить только от полнейшего профана, никогда не читавшего ни романа, ни тем более многочисленных и очень подробных комментариев к нему. Они могут сослаться хотя бы на это самое издание, где все примечания пронумерованы самим Пушкиным от первого до последнего, одиннадцатого…
Хорошо, ставлю вопрос иначе: сколько было при первой главе
Беру на себя смелость утверждать, что примечаний было не одиннадцать, а почти в два раза больше, причем именно «не замеченные» и не включаемые в современные издания как раз наглядно раскрывают характер основного композиционного средства, которое вот уже сто семьдесят лет безуспешно пытаются выявить те же самые текстологи, которые выводят его элементы из рассмотрения.
Итак, допустим, что в издании 1825 года примечаний было одиннадцать. Давайте для начала разберемся с тремя, которые Пушкин в 1833 году изъял: со вторым, шестым и одиннадцатым. Тексты их приводить не буду, они публиковались и подробно комментировались не один раз. Но все дело в том, что публикуются они не полностью (за исключением академических изданий). То есть, тексты примечаний как таковых публикуются полностью, и формально текстологи могут настаивать на своей правоте. Исключаются ими не части текста примечаний, а «издательские», то есть, пушкинские примечания к этим примечаниям.
Вот, например, как обстоит дело со вторым примечанием к последнему стиху VIII строфы: «Вдали Италии своей (2)». Как можно видеть, Пушкин специально, еще в тексте самой главы обратил внимание читателей на важность этого места: следующую за цифрой «два» девятую строфу он заменил точками, что должно было побудить читателя более внимательно вчитаться в смысл этого второго примечания. А там идет речь об Овидии, и можно было
