Часть этих лесных бродяг была совершенно необычайна. Вместо воровского языка былых времен, там иногда можно было услышать французскую речь. Тонкие лица и руки выдавали людей, видимо, еще совсем недавно принадлежавших к верхним слоям общества. С другой стороны, совсем за последние годы в лесах стал появляться, иногда даже с семьями, крепкий рослый тип людей — это были зажиточные крестьяне-кулаки, как их именует существующая власть, — изгнанные из собственных домов и объявленные врагами нового общества, точно так же, как и их предшественники.
У подножия высокого холма, на склоне которого были навалены каменные глыбы, так никогда и не докатившиеся до низу, на весеннем солнцепеке сидели четыре человека и внимательно наблюдали, как через быстро текущую реку плыла собака. Несколько выше бурлили пороги. Быстрые струи воды иногда заворачивали голову четвероногого пловца, но она опять выпрямлялась и держала путь на следящих за ней людей.
— Я только теперь понял по-настоящему, что такое собачья привязанность, — сказал один на них. На вид это был самый старший из четверых. Ему было лет пятьдесят. Длинная черная борода с проседью как-то не шла к его общему подтянутому виду. На его ногах были новенькие, видимо, только что сделанные лапти. Синеватые брюки и красно-бурый пиджак имели очень древний, поношеный вид. Но все сидело на нем очень аккуратно, видимо, старая привычка заботиться о своем костюме сохранилась и в лесной глуши.
Его более молодые товарищи тоже были обуты в лапти и на них тоже были ветхие сборные костюмы.
Вокруг сидящих не было заметных признаков жилья, точно они, проходя мимо, присели погреться на солнышке. Только внимательное обследование лужайки и склона могло бы обнаружить жилье и, видимо, довольно прочное. Земля в разных местах лужайки беспорядочными клочками была разработана и на этих неаккуратных клочках, по-видимому, было что-то посажено.
На склоне за большим камнем виднелась темнеющая щель почти в человеческий рост.
— Устала, небось, надо сразу дать ей что-нибудь, — сказал высокий молодой человек и скрылся в эту щель.
— Да, — задумчиво продолжал старший, ни к кому не обращаясь. — Ну чего они стараются, жили бы где-нибудь на советских хлебах в холе. Таких ведь собак всякий оценит. Нет, не хотят от нас уходить. Собака, так ее и тянет к собачьей жизни, а вот мне что-то человеческой жизни захотелось. Надоело быть Робинзоном да скрываться от чернокожих — или они краснокожие, — которые за тобой на аэропланах охотятся.
— Ну, ну не брюзжите, ваше превосходительство. Чего вам, солнышко светит, лес зеленеет и золото течет. Может быть, и доживем до другой жизни. А нам жаловаться и здесь нельзя. Хорошо и привольно, и достать нас трудно. Вон Василий всего только три месяца пробыл в лагерях на принудительных работах и теперь, пожалуй, никуда отсюда не захочет уходить. А, Василий, как, хочешь опять на люди попасть? — спросил один из юношей.
— На люди бы не прочь, только не на советские люди-то, впрочем, они и не люди, — ответил Василий, деловито выстругивая топором тонкую палочку.
Он никогда не расставался с топором, который служил ему во всех случаях жизни. Приходилось действовать им и против большого зверя, но он мог также делать им себе маникюр.
Уже год, как Василий жил с уральскими робинзонами. Он набрел на них случайно. Встреча вызвала большую тревогу среди лесных людей. У Василия отобрали топор и долго к нему присматривались. Не верили фантастической истории его бегства из концентрационного лагеря, куда он был сослан как кулак. На лесорубках под вечер он снял двух часовых и ушел в лес.
— Ведь за тебя другие ответили, — строго заметил ему генерал, — ведь там у них круговая ответственность за беглецов.
— Все равно пропадут. Там долго не выдержишь. А так хоть я один ушел, — возразил крестьянин.
Лесные люди долго и внимательно присматривались к Василию, взвешивали каждое его слово и под конец сделали его полноправным членом своего сообщества.
Посвятили его в дело и он оказался исключительно полезным человеком.
Острый вопрос обуви исчез. Василий всех снабжал лаптями. Он завел огород, причем сразу понял наставление генерала, как надо его разбивать, чтобы не быть замеченным с аэроплана.
Только через несколько месяцев показали Василию дорогу до следующего пункта, но потом он часто стал ходить туда.
Генерал был старшим в первом лесном звене. Только старший в звене знал, сколько еще таких звеньев тянется через уральские горы на восток и где их конечный пункт. Через них текло золото, контрабандой получаемое от старателей с приисков. В обмен на золото поступало оружие и другие ценные в этих местах предметы.
Не было принято говорить и обсуждать, куда идет золото. Известно было только, что оно идет на работу против советской власти, работу, которая происходит далеко от Уральских лесов. Лесные люди делали только подсобное дело.
Звенья были расположены в малопроходимых местах, и пока не выпадал снег, их обитатели мало беспокоились, что их могут обнаружить. Зимой же некоторые звенья совершенно покидались и лесные люди устраивались сравнительно большими группами в таких трущобах, куда редко заходили и самые выносливые охотники.
Звено со звеном поддерживало сообщение отчасти при помощи собак, а отчасти, когда лес подсыхал и надо было нести большой груз, сами люди пробирались через леса, болота и речки по известным только им тропинкам.
