Эффективность? В этом-то и весь смысл. Задумайтесь: каждый доллар, вложенный в бездомного человека, окупается втрое благодаря экономии на медицинском обслуживании, полиции и судебных издержках. Только представьте себе, чего можно достигнуть устранением детской бедности. Решать задачи подобного рода значительно полезнее, чем «управлять» ими, что в долгосрочной перспективе обходится гораздо дороже.
Сократить государство-няньку? В точку. Давайте выкорчуем эти бессмысленные, самонадеянные курсы по трудоустройству для потерявших работу (которые на самом деле продлевают период незанятости) и прекратим муштровать и унижать получателей пособий. Дадим каждому базовый доход — венчурный капитал для людей, — который позволит нам самим решать, как жить.
Свобода? О, это песня. На момент написания этих строк более трети занятых прозябают на работе, которую считают ненужной и бессмысленной. Не так давно я выступал перед несколькими сотнями консультантов с лекцией, в которой говорил о том, что бесполезной работы становится все больше. К моему изумлению, аудитория не возмутилась. Более того, после выступления люди признавались, что некое бессмысленное, но высокооплачиваемое дело дало им финансовую свободу, позволившую заняться менее прибыльным, но более стоящим делом.
Эти рассказы напомнили мне о том, как внештатные журналисты пишут заказные статьи для компаний, которые они презирают, для того чтобы иметь возможность заниматься критическими журналистскими расследованиями (касающимися точно таких же компаний). Мир встал с ног на голову? Очевидно, при современном капитализме мы финансируем то, что искренне считаем полнейшей ахинеей.
Пришло время определить заново понятие «работа». Когда я призываю сократить рабочую неделю, я ратую не за долгие и сонные выходные. Я призываю нас всех уделять больше времени тому, что для нас действительно важно. Несколько лет назад австралийская писательница Бронни Уэйр опубликовала книгу «Пять главных вещей, о которых сожалеют умирающие» о пациентах, за которыми она ухаживала, работая медсестрой[407]. И знаете что? Ни один из ее героев не говорил, что лучше бы он внимательнее изучал созданные его коллегами презентации в PowerPoint или активнее обсуждал проблему совместной деструктивной деятельности пользователей интернета. Самым большим сожалением было: «Жаль, что мне не хватило смелости прожить жизнь так, как я хотел, а не так, как от меня ждали другие». Второе место: «Жаль, что я так много работал».
И от левых, и от правых мы слышим о том, что нужно больше работы и больше рабочих мест. Для основной части политиков и экономистов занятость не имеет морального измерения: чем больше, тем лучше. Я склонен утверждать, что пришло время для нового рабочего движения. Такого, которое станет бороться не только за новые рабочие места и более высокие зарплаты, но и, что важнее, за более осмысленную и ценную работу. И тогда мы увидим, что, стоит нам начать тратить больше времени на отупляющие исследования рынка, одуряющее администрирование и загрязнение окружающей среды, безработица вырастет и что, когда мы станем дольше заниматься тем, что нас удовлетворяет, безработица снизится.
Но сначала социалистам — пораженцам придется перестать упиваться своим моральным превосходством и устаревшими идеями. Всякий, кто выступает за прогресс, обязан быть источником не только энергии, но и идей, не только возмущения, но и надежды, должен найти равновесие между этикой и агрессивными продажами. Наконец, социалисту-пораженцу недостает главного свойства, необходимого для политических перемен, — убежденности в том, что существует другой, лучший путь. В том, что утопия достижима.
Я не хочу сказать, что это просто — освоить Политику с большой буквы. Совсем наоборот. Первое, самое сложное затруднение — добиться того, чтобы тебя вообще приняли всерьез. Таков мой собственный опыт последних трех лет, на протяжении которых я выступал за безусловный базовый доход, сокращение рабочей недели и устранение бедности. Раз за разом мне говорили, что эти идеи нереалистичны, недоступны или попросту абсурдны.
Я не сразу понял, что моя так называемая нереалистичность не связана с какими бы то ни было изъянами в моих рассуждениях. Люди называли мои идеи «нереалистичными», просто подразумевая, что те не соответствуют статус — кво. А самый действенный способ заткнуть рот человеку — дать ему почувствовать себя идиотом. Это даже лучше, чем цензура, ведь этот человек почти наверняка станет держать язык за зубами.
Когда я впервые стал писать о базовом доходе, большинство людей ничего о нем не слышало. Но сегодня, всего три года спустя, эта идея пробилась повсюду. Финляндия и Канада объявили о проведении масштабных экспериментов. Она серьезно укореняется в Кремниевой долине. GiveDirectly (организация, упоминавшаяся в главе 2) начинает в Кении крупное исследование базового дохода. А в моей родной стране, Нидерландах, не менее 20 муниципалитетов вводят базовый доход.
Импульсом к подобному бурному интересу стал референдум, проведенный в Швейцарии 5 июня 2016 г. Пять лет назад, вероятно, всего пара сотен швейцарцев знали, что такое базовый доход, но сегодня все иначе. Конечно, инициатива, касавшаяся введения безусловного базового дохода, была отклонена значительным большинством голосов, но не стоит забывать, что не далее как в 1959 г. большинство швейцарских мужчин проголосовали против другого безумного утопического предложения: предоставить женщинам право голоса. Его приняли на втором референдуме, в 1971-м.
Я хочу сказать следующее: швейцарским референдумом дело не заканчивается, а только начинается. Со времени первого голландского издания этой книги я разговаривал о ней в Париже, Монреале, Нью-Йорке, Дублине и Лондоне. Куда бы я ни поехал, везде люди с воодушевлением говорили о базовом доходе, и их энтузиазм был обусловлен одними и теми же факторами. С момента финансового краха 2008 г. и начала эпохи брекзита и Трампа все больше людей жаждет настоящего, мощнейшего противоядия против ксенофобии и неравенства. Новой карты мира. Нового источника надежды. Короче говоря,
