побежал по следу и почти сразу увидел Питера – настоящего Питера, а не еще одну иллюзию.
– Питер!!! – рванувшись вперед, Ник схватил Питера за плечо. – Подожди же! – закричал он. – Отчего ты меня не подождешь?
– Спокойно, – ответил Питер, даже не сбавив шага. – Держись, или все пропало.
Вцепившись во фрак Питера, Ник намотал ткань на пальцы. Хотелось лишь одного: зажмурить глаза, чтобы весь этот ужас исчез.
И они явились – дюжины, а затем и сотни, всех размеров и форм. Воздух содрогнулся от криков, хохота, стона и плача. Мимо с песней пронесся рой отрубленных голов, целый сонм обнаженных старух с огромными отвисшими грудями запрыгал вокруг в веселом танце – старухи держались за руки и смеялись, обнажая в широких улыбках беззубые десны. Толпа крохотных детишек с телами кузнечиков жужжала, стрекотала без умолку. Всевозможные звери с голодными глазами, с острыми клыками и когтями крались следом; маленькие призрачные человечки с выпученными пустыми глазами и птичьими клювами кружились в дикой безумной пляске.
– Кто это? – простонал Ник сквозь стиснутые зубы.
«Что происходит?» – подумал он. Совсем недавно он наслаждался китайской кухней в самом центре Бруклина! Как он мог заблудиться в тумане среди этих ужасных тварей? Такого просто не могло быть!
Призрачные пальцы ерошили волосы, теребили одежду, лезли в рот и в глаза.
Впереди возникло лицо маленькой девочки – черные дыры вместо глаз, рот распялен в беззвучном крике. Она просто висела впереди и смотрела на Ника. Он отмахнулся – раз, другой, – но всякий раз рука проходила сквозь нее, и девочка хихикала, хихикала неподвижным, разинутым в крике ужаса ртом, хихикала, пока Ник не почувствовал, что вот-вот сойдет с ума.
– О, боже! – воскликнул он.
«Не могу. Больше не выдержу».
Нужно было бежать – все равно куда, лишь бы бежать.
«Побежишь – умрешь», – прозвучал в голове знакомый голос. Спокойный, твердый – его собственный голос, внутренний голос мальчишки, успевшего нахлебаться горя, но сумевшего пережить все. Как ему это удалось? Скрежет лопат, стук комьев земли по крышке гроба отца… Глухие рыдания матери, плакавшей в подушку ночь за ночью… Вся эта гадость в школе, бесконечное глумление и тумаки, ежедневные измывательства Марко… Как он сумел справиться со всем этим? Он просто уходил глубоко в себя, делая вид, что все плохое происходит с кем-то другим, а сам он – только сторонний наблюдатель. И это всегда помогало. Нет, не смириться, не облегчить боль – просто пережить, пройти сквозь все невзгоды. Как раз то, что требовалось сейчас – просто пройти сквозь все это…
И Ник отправился туда, в привычное убежище, смотреть представление со стороны. А со стороны было ясно видно, что туман всего лишь шумит и грозится, просто старается напугать, одурачить, сбить с пути.
Ник взглянул сквозь туман, уткнулся взглядом в спину Питера и, не сводя с нее глаз, двинулся вперед – твердым, размеренным шагом.
Скоро голоса начали стихать. Туман успокоился, вновь превратившись в безмятежную, бесконечную серую пелену. А недолгое время спустя Ник снова почувствовал запах моря и легкий бриз и услышал плеск волн. Наконец туман поредел, и впереди показался сумрачный берег на фоне беззвездного ночного неба.
Ник упал на колени и, чтобы удержаться в этом положении, глубоко вонзил пальцы в мокрый прибрежный песок. Глубоко, будто вынырнувший на поверхность пловец, втянув воздух, он изо всех сил старался не закричать, старался забыть о «них». «Что за хрень? Что все это значило?» Он крепко зажмурил глаза, но это не помогло избавиться от всего увиденного.
– Что это было? – хриплым шепотом спросил Ник, подняв взгляд на Питера.
Питер улыбался от уха до уха.
– Ты здорово держался!
Ник полоснул его яростным взглядом.
– Что это все за хрень?!
– Просто Туман, – ответил Питер, будто на свете не было ничего очевиднее и естественнее.
Ник ждал продолжения, но Питер молча стоял перед ним и глупо ухмылялся.
Ник оглянулся на стену тумана, клубившегося позади: не двинется ли он следом, не пустится ли в погоню?
– А эти твари? Что это за твари? Что это, мать твою, за твари такие?
– Духи Тумана.
– Духи Тумана?
– Ну да. Слуа.
Ник понял, что так ничего не добьется. С усилием поднявшись на ноги, он сжал кулак. Очень хотелось врезать остроухому по зубам, вбить самодовольную улыбочку ему в глотку – никого в жизни Нику так сильно не хотелось ударить!
