только один из двух сирот. Немного забегая вперед, хочется упомянуть Маугли Редьярда Киплинга, оторванного от родителей и совсем не случайно вскормленного именно волчицей. Писатели, сознательно или бессознательно, часто используют элементы древних мифов.
Среди всего разнообразия сказаний можно выделить особый миф сироты, преодолевающего все преграды, поставленные его «неудачным» рождением или потерей соответствующего статуса в раннем возрасте. Этот сирота становится, в зависимости от обстоятельств, богом, царем, правителем или успешным охотником. Описывая рождение героя, Джозеф Кэмпбелл отмечает, что тот часто еще в раннем детстве лишается родителей или надолго с ними разлучается. Рождение истинного героя всегда необычно, необычно и его детство. Кэрол Пирсон, продолжая разрабатывать теорию жизненных сценариев, предложенную уже упомянутым Эриком Берном, включает архетип сироты в длинный список архетипов, несущих ответственность за наши чувства и поступки. Согласно Пирсон, «архетип сироты в каждом из нас приводится в действие всеми теми жизненными ситуациями, когда ребенок внутри чувствует себя оставленным, преданным, обманутым, забытым или разочарованным»[35].
При переходе из мифа в сказку напряжение заметно ослабевает. Кэмпбелл утверждает, что «герой волшебной сказки, как правило, добивается домашней, в пределах своего микрокосма победы, а герой мифа – всемирно – исторического, макрокосмического триумфа» [36]. В дальнейшем в детской литературе победы станут еще более «домашними», еще более «персональными».
По мнению Мелетинского, десакрализация явилась важнейшим стимулом для превращения мифа в сказку. «Десакрализация неизбежно ослабляет веру в достоверность повествования. Она, разумеется, не приводит сразу к сознательной выдумке, к восприятию повествования как “небылицы”, но строгая достоверность уступает место нестрогой достоверности, что, в свою очередь, открывает путь для более свободной и разрешенной выдумки, хотя “свобода” эта также достаточно ограничена пределами жанра и мифологическим семантическим наследием»[37]. Так рождается литература.
Мелетинский поясняет, что «в процессе демифологизации, по – видимому, сыграло свою роль взаимодействие традиции собственно мифологического повествования и всякого рода быличек, центральными персонажами которых с самого начала были обыкновенные люди, порой безвестные и даже безымянные. Демифологизация героя в сказке дополняется часто нарочитым выдвижением в качестве героя социально обездоленного, гонимого и униженного представителя семьи, рода, селения. Различные его признаки (например, “незнайка”, “неумойка”, пассивный безумец, “дурачок” и т. д.) обнаруживают глубокое значение на ритуально – мифологическом уровне, но сознательно маркируется именно его социальная обездоленность. Таковы многочисленные бедные сироты в фольклоре меланезийцев, горных тибето – бирманских племен, эскимосов, палеоазиатов, североамериканских индейцев и др. Их обижают жены дяди (Меланезия), сородичи и соседи (Северная Америка), а духи становятся на их защиту. Аналогичны запечники – младшие братья или Золушки – падчерицы в европейских сказках. Сказочный герой не имеет тех магических сил, которыми по самой своей природе обладает герой мифический. Эти силы он должен приобрести в результате инициации, шаманского искуса, особого покровительства духов. На более поздней стадии чудесные силы вообще как бы отрываются от героя и действуют в значительной мере вместо него»[38].
Итак, эти «чудесные силы» теперь не внутри героя, для достижения успеха ему (ей) нужна, как мы уже видели на примере Моисея и Иосифа, помощь. В типичной сказке воплощением этих «чудесных сил» становится волшебный помощник, именно он и только он теперь обладает магией, необходимой для достижения успеха.
Глава 3
Сказочное царство
Взрослые – осторожный народ. Они прекрасно знают, что многие сказки кончаются печально.
На первый взгляд кажется, что разнообразие сказочных сюжетов невероятно велико, все народы рассказывают свои сказки, такие различные и неповторимые. Но если присмотреться, оказывается, что в основе многих сказок лежит один и тот же сюжет, хотя каждый народ привносит в сказку множество деталей и подробностей. «Указатель сказочных сюжетов» был составлен в 1910 году финским ученым Антти Аарне и в 1970–х годах был дополнен американским ученым Ститом Томпсоном. Работа по классификации сюжетов постоянно продолжается. На русский язык «Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне» был переведен Н. П. Андреевым, который внес множество уточнений, касающихся русских народных сказок. И оказалось, что базовых сюжетов совсем не так много.
В сказках чрезвычайно важно само понятие семьи. Семья в народных сказках присутствует почти всегда. Она может быть царская, а может быть и крестьянская. Три крестьянских сына или три царевича, из которых младший, естественно, дурак и неудачник, живут обычно с отцом и матерью. Но семья отступает на задний план, когда герой уходит (или его выгоняют) из дома. Какой бы ни была цель – поиск пропавшей невесты или молодильных яблок – герой остается один, без семейной поддержки.
Собственно сироты (или полусироты) в сказках, конечно, тоже присутствуют. Многие сказки используют мотив сироты, потерявшего одного или обоих родителей или усыновленного приемными, часто непохожими на него родителями. Рассмотрим несколько примеров славянских сказок. Младший сын в сказке «Сивка – Бурка», переночевав вместо старших братьев на могиле отца, получает от него в наследство волшебного коня, благодаря которому добывает себе невесту – царевну. В некоторых пересказах старик – отец жив, а о матери ничего не известно. В сказке «Волшебное кольцо» герой – полусирота спасает собаку и кота, которые в свою очередь спасают его самого[39]. Волшебным помощником может оказаться покойный отец или говорящее животное: конь, кошка, собака – но сирота без помощника не остается.
