Темный Клубок

сферами.

— И куда ты идешь?

— Я странствую, Ганиил Мордайн, — страстно произнес ксенос, — между мирами и звездами и странными владениями, которым ещё не могу дать имя, шагаю, будто тень от дыма, среди надежд и страхов тысячи цивилизаций, собираю фрагменты истины и смысла.

— Калавера — твой проводник?

— По ваш’ятолу никого нельзя вести, — сухо ответил чужак. — Ихо’нен такой же искатель правды, как и я.

— Что он мне и говорил, — затем дознавателя озарило: — «Ихо’нен»… Почему ты так его называешь?

— Это имя, выбранное им, — сказал о’Шова, а затем, предугадав следующий вопрос Ганиила, добавил: — Оно лишено смысла.

— Как такое возможно? Ты утверждал, что ваши имена наполнены смыслом.

— Он — не тау. Его имя ни с чем не соотносится.

— Тогда я приму и буквальный перевод, — Мордайн болезненно улыбнулся. — Порадуй меня.

— В его имени нет ничего радостного, — удивился чужак, запутанный разговорным оборотом. — «Ихо» обозначает просто «тот, кто ест», но «нен»…

Узник закрыл глаза в раздумьях.

— «Нен» — это рана, оставляющая рубец на теле и разуме. Предательство самого себя или уход со своего пути.

— «Пожиратель Грехов»? — вольно перевел Ганиил, и звучание слов убедило его в правильности выбора. — Я бы не доверился кому-то с таким именем.

— Это всего лишь игра слов.

— Ты так не думаешь! — пылко возразил дознаватель. — Калавера ничего не делает просто так. Мы оба это знаем.

Движимый чувством неясного товарищества, Мордайн наклонился вперед.

— Как ты встретился с ним?

Ксенос склонил голову, задумчиво изучая собеседника.

— Дознаватель, я не могу отрицать, что был встревожен случившимся на Артас Молохе, — тау сделал паузу, словно ожидая какой-то фанатичной вспышки, но Ганиил молчал. Удовлетворенный этим, узник продолжил: — Хотя, заглянув в бездну, я остался чуждым ей и не поддался соблазнам, само знание о её существовании накрыло меня голодной тенью. Когда ты узнаешь, что старая истина была ложью, на её месте остается глубокий шрам, — он развел руки ладонями вверх, — а путь к новой истине испещрен ещё более глубокими неправдами. Я искал тишины и одиночества, чтобы вновь обрести ясность цели.

«Иногда мне кажется, о’Шова, что твоими устами говорит Калавера», — осознал Мордайн.

— И ты нашел товарища по странствиям, — напомнил он.

— Ихо’нен явился ко мне в глуши, — ответил чужак, — и показал, что вся Галактика — такая же глушь.

«Все мы — марионетки этого древнего чудовища, — в отчаянии подумал Ганиил, — но кто дергает за ниточки его самого?»

— Скажи мне, о’Шова, какую истину он обещал раскрыть тебе?

— Ту, что объединит сердца, умы и миры, — заявил пленник с величественной страстью. — Я не стану прятаться, пока Галактика пылает, Ганиил Мордайн.

— И ты объединил улей Высходд, — глумливо произнес дознаватель, забыв о мимолетном чувстве товарищества. — О, как ты благороден, великий Зоркий Взгляд!

— Это тирания твоего Империума создала столь благодатную почву для планов аунов и засеяла планету семенами революции. Я просто ускорил их рост.

— Чтобы посмотреть, как умирает город?

— Чтобы познать его падение, — поправил ксенос, — и раскрыть махинации аунов. Несмотря на все их демонстративные шаги, они боятся открытой войны с твоим Империумом. Они считают, что ещё не готовы. Я знаю, что они никогда не будут готовы.

— А ты? — насмешливо спросил Мордайн.

— Не готов, поэтому и ступил на ваш’ятол.

— Чтобы выяснить, как победить в твоей великой войне?

На лице о’Шовы появилась тень эмоции, неясной для человека.

— Монт’шасаар, — тихо произнес чужак, — означает «Ужас, Пылающий Тьмой».

— Не понимаю, к чему это.