желанием убежать от собственной конечности. Обессмертить себя в своих деяниях и творениях — пожалуй, самый сильный стимул, заветная мечта современного человека, будь то художника, политика или предпринимателя. Накопление имущества лишь низшая форма стремления остаться в памяти других после смерти. Куда выше слава первооткрывателя, ученого, государственного мужа, изобретателя, поэта или олимпийского чемпиона. Хотим ли мы, можем ли мы парализовать эту движущую силу ради самодостаточного созерцательного существования? Едва ли.
Метафора сделки с дьяволом, которая стала отправной точкой «Фауста», также сильно повлияла и на нашу трактовку индустриального Модерна. Это касается не только опасных технологий и беззастенчивого обогащения. Уже в безграничной жажде знаний, побуждающей все глубже проникать в тайны природы, таится что-то дьявольское. Ведь именно змей-искуситель подговорил Еву вкусить плод с древа познания, вследствие чего была утрачена невинность. Это был тот первородный грех, из-за которого нас изгнали из рая. С тех пор у человечества нет обратной дороги к изначальному единству с Богом и природой и наш удел лишь движение вперед к построению собственного мира. Древние мифы говорят, что «стремиться к познанию и эксплуатировать его опасно. Но они же учат, что человек хочет и должен познавать, и то, что он однажды познал, уже не забудется»[98]. Еще в начале неолитической революции, около 20 000 лет назад, человек не просто приспосабливался к природе, а формировал ее в соответствии со своими потребностями[99]. Видоизменяя мир, он тем самым создавал новый. Ключевой вопрос при этом, какая тенденция возобладает — деструктивная или конструктивная. Чем больше мы знаем о мире, чем точнее понимаем системные взаимодействия на Земле, тем больше у нас шансов на устойчивое управление планетой.
Интерпретация Гёте, предложенная Бинсвангером, подводит к пониманию амбивалентности Модерна со всеми его составляющими — наращиванием денежных средств, капиталистическим предпринимательством, наукой, техническим покорением мира, освобождением индивидуума от традиционных связей. Она открывает возможности для реального прогресса, творчества, великолепных открытий и существенного повышения жизненного уровня широких масс. Но за это «дальше» и «вперед» нужно платить. На материале «Фауста» Бинсвангер выделяет три зоны Модерна, связанные с потерями.
Первая — это «утрата красоты». Мир был красив, до того как человек приложил к нему руку. В пятом акте спектакля театра «Талия» параллель между разрушением природы и ее обезображиванием очень наглядна. Сначала на сцене царит буколическая идиллия, но затем вырастают картонные силуэты мегагородов. Природный ландшафт исчезает, на их месте возникают шпили небоскребов. Наверно, всем нам знакомо чувство огорчения при виде грубого загромождения ландшафтов бетонными коробками, рассыпанными по многим побережьям. И все же итог не столь однозначен, как у Гёте и его толкователя Бинсвангера. Во-первых, именно в Европе большинство гармоничных ландшафтов являются творением не первозданной природы, а результатом многовекового культивирования. Сконструированная природа в крайнем случае представляет собой симбиоз крестьянско-аграрной культуры и природного ландшафта. Можно, конечно, считать это доказательством того, что безобразие вошло в мир вместе с индустриализацией. Но разве нельзя назвать красивыми и современные городские ландшафты? Мне во всяком случае по ходу этой сцены спектакля подумалось: разве рукотворные Гималаи не великолепны? Почему нас восхищает Манхэттен? Я пишу эти строки, сидя на 29-м этаже чикагской гостиницы и глядя на выстроившиеся до горизонта высотные дома с вознесшимися в небо стройными башнями. Возможно, есть люди, которых подобное зрелище удручает. Меня оно приводит в восторг.
Помимо эстетических и психологических соображений печаль по поводу экспансии индустрии и градостроительства имеет нечто глубоко аристократическое: это печаль по утрате мира, в котором ничтожно малое количество людей имело возможность вести беспечную жизнь. В благородной праздности жили аристократия и высокий клир. Жизнь крестьян и небогатых горожан была недолгой и полной лишений, часто сопровождаемых унизительной нищетой. Их природа в последнюю очередь привлекала романтической красотой, скорее она являлась внешней силой, с которой приходилось бороться, дабы отвоевывать самое необходимое, и которая нередко несла тяжкие бедствия. Засуха, жара, саранча, ливневые дожди, наводнения, трескучие морозы и ураганы — эти явления природы появились не в результате изменения климата. Если учесть, что в доиндустриальные времена люди были куда более беззащитны перед внешними факторами, то становится понятно, что для большинства населения Земли современный мир лучше прежнего. Прекрасен тот мир, который несет наибольшее счастье наибольшему числу людей.
Вторым пунктом идет «утрата стабильности под воздействием опасностей, порождаемых техникой»[100]. Этот нарратив также сопровождает всю историю техники — нашего посредника в деле покорения природы. Пик недовольства деструктивных сил техническим прогрессом выразился в протестах против атомной энергии и ее аналога в военной сфере — атомной бомбы. В качестве примера того, как техника может обернуться против человека, Бинсвангер приводит аварию на японской атомной станции «Фукусима». Атомная энергия и в самом деле крайне опасна. В ее основе лежит контролируемая цепная ядерная реакция. Выделяемое при этом тепло преобразуется в водяной пар, который приводит в движение турбины. Насмешники называют эту технологию нагреванием воды при помощи расщепления атома, т. е. максимально сложным и опасным способом. Кроме того, сам процесс и образуемые при этом радиоактивные продукты распада требуют надежной изоляции. Это касается не только излучения от реактора, но и радиоактивных отходов, которые на десятки тысяч лет должны быть захоронены в саркофаге. Уже одно это безумие, ибо кто может взять на себя ответственность за такой срок? А прибавьте сюда еще риск, связанный с каждой неполадкой в реакторе. Мы по опыту знаем, что сочетание человек плюс машина всегда чревато неполадками, именно поэтому, несмотря на все меры предосторожности, эксплуатация АЭС никогда не будет полностью безопасна и всегда будет сопряжена с «остаточным риском». Даже если этот риск минимален, идти на него означает ставить под угрозу жизни и здоровье десятков тысяч, если не миллионов людей. Достаточно вспомнить, что в момент расплавления активной зоны реакторов на «Фукусиме» перед токийскими властями стоял вопрос об эвакуации городского населения. При утечке радиации огромные территории и водоемы на десятки лет остаются зараженными. Люди,
