Социальное насилие

Папы Иоанна Павла II и ныне здравствующего Папы Франциска I). РПЦ собирается внедрять в многоконфессинальное общество православную этику; школьница Маша затеяла второй в истории человечества «обезьяний процесс», предъявив иск департаменту образования о необходимости обучения школьников «божественному сотворению» человека; бросается в качестве пробного камня идея введения в школах уроков православия и т. п. При этом иерархи РПЦ не стесняются благословлять новую военную технику – «орудие дьявола», по словам польского поэта И. Галчинского.

В «культурной столице» Санкт – Петербурге в 2012 г. «истинно православные» выступили за запрет художественной выставки братьев Чепменов «Конец веселья», разбили стекла в квартире – музее В. Набокова – автора «Лолиты», угрожают расправой за театральную постановку «Лолиты».

Апофеозом бесправия и мракобесия явилось осуждение в 2012 г. девушек из группы «Pussy Riot» к лишению свободы за выступление в Храме Христа Спасителя со словами: «Богородица, прогони Путина».

Впрочем, перечислять все проявления ксенофобии в современной России и невозможно и неблагодарное это дело [158].

Известный ученый и поэт академик А. Городницкий с горечью отмечает: «Общая ксенофобия в России чудовищно выросла… Это внушает тревогу… за общий дух, который сегодня царит в обществе. Что же нужно нашему народу? Опять полицейское гетто? Или фашистское государство? Новый фюрер?»[159].

Несколько условно можно говорить об объективных и субъективных факторах небывалого распространения ксенофобии и нетерпимости в России. И те, и другие факторы – тривиальны.

Объективно нетерпимость, ксенофобия, злоба, зависть и как следствие – «преступления ненависти» (Hate crimes), совершаемые по мотивам расовой, этнической, религиозной ненависти или вражды, а также гомофобии – есть закономерный, необходимый и неизбежный результат непомерного разрыва уровня и образа жизни сверхбогатого меньшинства («включенных», «included») и нищего и полунищего большинства населения («исключенных», «excluded»).

Самое страшное – фактическая невозможность «исключенных» «включиться» в экономическую, политическую, социальную, культурную жизнь. По мнению профессора Ф. Бородкина, свыше 50 % населения России – «исключенные», т. е. люди, вынужденные существовать на обочине жизни, не будучи включены в активные трудовые, социальные, политические, культурные процессы[160]. С моей точки зрения, реальная доля «исключенных» в современной России превышает 70 – 80 %. Четверть населения – бедняки, чьи доходы ниже нищенского прожиточного минимума, а полунищенское существование влачат как минимум еще две четверти населения. А вот данные Всемирного банка (2005 г.), основанные на официальной российской статистике: доля населения за национальной чертой бедности в России – 30,9 %[161]. По данным на первую половину 2015 г. количество нищего населения достигло 22,9 млн человек[162].

К этому следует добавить такой бесспорный объективный фактор, как приток иммигрантов, которым не так просто адаптироваться в новой среде, а «среда» не хочет адаптироваться к приезжим. Возникает взаимное недоверие и часто – неприязнь. Среди коренного населения начинают циркулировать идеи повышенной «криминальности» приезжих. Однако, во-первых, эти слухи сильно преувеличены. Так, например, в 2007 г. среди всех лиц, совершивших преступления, удельный вес иностранных граждан и лиц без гражданства составил всего 2,8 %, в том числе гражданами государств СНГ – 2,6 %[163]. В 2009 г. соответственно 3,5 % и 3,2 %[164]. Тогда как в Германии, например, в 2004 г. – 22,9 % (в 1993 г. – 33,6 %)… Во – вторых, повышенная «криминальность», если она имеет место, зависит не от расовой (этнической) принадлежности, а от того, что лица одной культуры оказались перенесенными, по разным причинам, в другую культуру; мигранты, независимо от этнической принадлежности, всегда хуже адаптированы к условиям жизни «коренного населения»; мигрируют чаще всего не от хорошей жизни; мигрируют или отправляются «на заработок» в другие страны и регионы наиболее активные – молодые мужчины, чья повышенная криминальность известна.

Культурологические проблемы, конечно, существуют – и это касается не только России, но и большинства западных стран, которые затронула массовая миграция. Но там реакция более адекватная. Хотя межэтнические, межкультуральные конфликты становятся все большей проблемой в условиях постоянно усиливающейся миграции в современном глобальном обществе постмодерна.

Совершенно очевидно, что безнадежность существования большинства россиян не может не вызывать соответствующую реакцию, «канализируемую» властью. И здесь мы подходим к «субъективным» факторам.

В 1990 г. в статье «Мифологизированное сознание и тоталитаризм» автор этих строк попытался проследить систему мифов тоталитарного общества на примере СССР. Основные вехи мифологизированного сознания, по – моему, таковы: «Человек создан для счастья» – «Светлое будущее» – «Светлый путь» – знающий этот путь Вождь (Фюрер)… Но: «До «светлого будущего» было что – то далековато, а настоящее – несмотря на все «небывалые успехи», мрачновато. Значит – виноваты «враги»! Кулаки и «подкулачники», правые и левые, вредители и саботажники, «враги народа» и члены семей врагов народа, крымские татары и немцы Поволжья, космополиты и «врачи – отравители», и несть им числа… Поиск «врагов народа» (то бишь «козлов отпущения») и «борьба» с ними – самая страшная страница прошлого»[165]. Не думал я в 1990 г., что прошлое станет будущим.

В политике неудачливой власти искать «врагов» и натравливать на них «народ» нет ничего нового. Это старо, как мир. Начиная с древнеримского