— Эй, — негромко позвал Протон. — Мне жаль, что все так вышло.
— Моя первая операция… провалилась, — отозвалась та. — Как жаль, что я не смогла принести пользу.
Протон огляделся вокруг, благо, что высокий рост позволял ему это. Они были на площади, прямо напротив мэрии, которую сопротивление так надеялось стереть с лица земли сегодня утром.
Позади них стояло несколько автоматчиков. Протон усмехнулся: можно подумать, кто-то попытается сбежать из под носа у протектория. А вот и герои дня: трое служителей в красных плащах восседали на скамьях, наспех сколоченных ради такого мероприятия. Двое мерзких аниматусов стояли рядом и тупо глядели перед собой.
“Грустно им, бедненьким, никто не дает команды убивать”, — подумал Томб.
В последнюю очередь он взглянул на лица людей, которые пришли на площадь, чтобы увидеть публичную казнь, и это зрелище поразило его до глубины души. В глазах жителей Метрополя был не праздный интерес, не скука и не любопытство. Да, были те кот открыто выражал свою ненависть к несостоявшимся подрывникам, такие как мистер Крейн, директор “Лолиты”, однако большинство людей смотрело с сочувствием и жалостью.
— Взгляни на них, Энже, — Протон едва заметно наклонился к девушке, — Они сочувствуют нам, а это значит, что они с нами заодно. Ты сделала очень много, понимаешь?
Президент Цезарь Шан лично зачитывал приговор, но Протон его не слушал. В последние минуты он прощался с Эвелин Кертис, которую отговорил от задания в самый последний момент.
“… приговариваются к смертной казни, которая будет осуществлена немедленно…”
“Я готов”, — мысленно сказал себе Протон, чувствуя, что больше не боится.
“… путем сожжения”.
В рядах сопротивленцев поднялся шум. Протон ясно слышал, как охранники говорили про расстрел, но сожжение…
Паниковать было поздно. Изо всех сил Томб Ситис по прозвищу Протон сжал свои металлические зубы, чтобы встретить долгую и мучительную смерть.
Нечеловеческие крики раздались на площади, когда полыхнули сопла огнеметов. Мятежники горели заживо, медленно корчась и съеживаясь в желтом пламени, а запах их сгоревшей плоти еще долго стоял в воздухе.
Двойник
Сожжение двадцати трех офицеров стало не только великой болью, но и большим единением. Еще никогда Ойтуш не видел, чтобы столько сочувствующих людей объединилось в одной общей молитве, в одном плаче. В это непростое время жители подземки вмиг стали ближе друг к другу: сильные помогали слабым, а соперники забыли про свою неприязнь.
Через два дня после трагедии, был устроен общий поминальный ужин, на котором Айзек обратился к людям, чтобы принести соболезнования и поделиться своими планами.
— Я прошу у вас прощения, — сказал он, вставая из-за стола. — За то, что в последний момент изменил свой план и не послал наверх больше людей.
Бионический глаз киборга мерцал, преломляя свет от костров. Ойтуш знал, что Айзеку потребовалось несколько дней, чтобы прийти в себя, и теперь, как выразилась Сати, он “вновь был готов обернуть трагедию в свою пользу”.
— Мы все одна семья, и теперь я чувствую это как никогда, — продолжал глава сопротивления. — А в семье принято вступаться друг за друга.
Он обвел глазами лица людей, обращенных в его сторону. Айзек умел говорить, и говорить так, что его слушали.
— Я хочу, чтобы каждый из вас, кто еще не присоединился к оппозиции, не теряя ни дня прошел курс начальной подготовки и получил оружие, — сказал Айзек, с каждой фразой повышая голос. — Несколько дней назад мы проиграли битву, но в следующей — и я вам это обещаю — мы победим.
Люди одобрительно закивали, и лишь единицы продолжали смотреть в свои тарелки. Среди них была и Сати. Она больше не верила Айзеку.
