самоходы ползли, переваливаясь, как беременные бегемоты. Про беременных бегемотов я ляпнул вслух. Так и прилипло.
И хотя подвижность была никакой, огневая мощь оказалась выше всяких похвал. Всё же пудовый снаряд с очень высокой начальной скоростью – это вам не кот наклал. доты затыкались один за другим. Сила ударов была такой, что при попадании снаряда появлялась вспышка, как от электродуги сварочного аппарата, доты окутывались пылью, поднятой с земли выплеском кинетической энергии, куски бетона летели метеоритным дождём.
Немец быстро просёк, кто колет их доты, как орехи. И начал вылавливать Бегемотов, фокусируя на них огонь всех средств огневого воздействия. И, если сначала самоходы меняли позиции только после уничтожения дота, то теперь пришлось отползать после пары выстрелов. Вот тут и сказалась низкая подвижность. Пришлось оттягивать их глубже, что сразу же сказалось на эффективности огня. Но и противнику было уже сложнее засечь их огневые. Ничего, так десяток боекомплектов отстреляют, научатся. Так сказать, скилл «меткость» прокачают.
А потом пришли «горбатые». Илы. И разверзли огненную преисподнюю на головы немцев. Сначала они отработали РСами, потом засеяли окопы врага ампулами с огнесмесью, затем стали крутить карусель в трассерах зениток немцев над окопами противника, отрабатывая боезапас пушек и пулемётов. Им это не осталось безнаказанным – один Ил развалился прямо в воздухе, несколько ушли на восток, просвечивая небом сквозь плоскости.
После работы Илов немца удалось выбить из первой линии. Остатки нациков отошли на 300 метров, на вторую линию обороны. И всё началось по новой.
Наша пехота заняла окопы, мои тоже пошныряли там. Притащили, со смехом, блестящую горшок-каску немца. Стало понятно, почему блестящие каски текли по ходам сообщения. Немец, хоть и немец, а понт дешёвый тоже уважает. Оказалось, маслом каски натирают, тупицы. Сразу видно – только- только из тыла. Бывалые окопники себе такого не позволяют.
Кстати, повод задуматься. И позвонить Ватутину. Тыловики – это от безысходности или противник, как римляне, неопытных бойцов выставил на передок, а ветеранов держит в третьей линии?
Самоходы тоже вернулись в тыл, то есть к моему НП, на перезарядку и дозаправку. У расчётов глаза горят боевым задором. Двое забинтованы, ранены – командир одного из расчётов потерял кусок скальпа, сорванного осколком мины, заряжающий другого – схлопотал осколок в руку. Заряжающего заменили, а скальпированный отказался. Пока боевой азарт его жжёт адреналиновым огнём, он боли не чует. Махнул рукой – пусть постреляет. К вечеру ляжет в госпиталь.
– Наши отработали, их черёд, – сказал Громозека, приставив ладонь ко лбу козырьком, осматривая западное небо.
Связался с Берлогой, но начштаба успокоил, что все ПВО на огневых и ждут «работу». Кроме того сообщил, что над ними на большой высоте барражируют истребители прикрытия переправы. Я обернулся, пригляделся: правда, в облаках купаются черные росчерки самолётов.
– Наши встряли, – сообщил я щёлкающему и шипящему эфиру, – давай отработаем с закрытых?
– Да-да, – прокричал начштаба, – польскими!
Польские – это 76-миллиметровые снаряды для наших Единорогов. Почему так, хоть и неофициально, назывались, я не знал. Может, польского производства? Что-то с ними было не так – Брасень нашёл целый склад таких снарядов, американский кольт не только раскрыл ворота склада, но и развязал язык завскладу. Он и предупредил, что дивизионные начарты Ватутина отказываются от этих снарядов. Сказал, что латунь гильз – бракованная. Правда или солдатская байка – не понятно. Но мой новый начальник артиллерии бригады с забавной фамилией Незовибатько и радиопозывным Кактус оказался очень опытным пушкарём. Кактус приказал Брасеню – брать! И пояснил мне с начштабом, что снаряды эти взяты трофеями в польской кампании в больших количествах, но гильзы из слишком мягкой латуни раздувает при выстреле прямо в каморе орудия, и выбить его можно только со стороны ствола, а это – потеря времени, а в бою прямой наводкой – ещё и потери расчётов. Но грабинские ребята испытывали орудие как раз на этих трофеях и сделали в ЗиС-3 специальный выталкиватель, решающий эту проблему автоматически, при откате ствола. Осталась единственная проблема – не все снаряды будут взрываться на позициях врага. Да и ладно, ещё накидаем, на том складе их тонны. Вот и решил начарт их брать для такого вот огня с закрытых позиций. Так что мне опять повезло с замом. А там и посмотрим – прав он или не очень.
Да, фактически часть у меня самоходно-артиллерийская, разбавленная пехотой. Потому начарт в иерархии бригады идёт сразу за мной и начштаба. Вот командование и подошло так серьёзно к личности третьего человека в первой, особой, егерьской.
– Высылай окулистов с охраной ко мне.
Окулисты – арткорректировщики. Скоро приплыла на лодках группа командиров моей бригады с начартом, куча связистов с мобильниками – ящиками носимых радиостанций, и взвод «космодесанта» в качестве охраны.
И военкоры с лейками, куда без них? Жилетки, что ли, им одеть с надписью «PRESS», чтобы были похожи на репортёров моего времени? Не, не надо. Вдруг немецким снайперам понравится? А вдруг ООН какое-нибудь ещё не приняли постановление о неприкосновенности репортёров «без границ и без башен»?
И есть ли она, ООН?
А нужен ли он, ООН? В моём времени – понтов от него – не особо. Пендосы крутили мир на шесте, как хотели – а ООН? Спокойно на это посматривала. Может, это только выглядело так – моя, так сказать, имхо[2]. А на самом деле – всё иначе? Может, просто я чего-то не знаю?
