А она глаза вылупит и талдычит ему: «Не можешь петь – не пей». А он напьётся, и давай Бетховена слушать. Слушает и спрашивает: «Это что же, человеческая музыка?» И сам же себе отвечает: «Нечеловеческая».
А как совсем напьётся, так либо на балкон вылезет или, того хуже, на броневик и кричит: «Пролетарии всех стран, извините!»
С Николаем II вот как с тобой пил. Бывалоча, сядем втроём: я, Николай и Гришка Распутин. Гришка, тот тоже как лошадь пил, в смысле не разбрызгивая.
Выпьем, и вот они между собой спорят, кто из них на Руси первый. А чего спорить, ясно же сказано, что Николай – второй. Или того хуже, спорят, кто больше выпьет. А чего спорить, ясно же: кому больше нальют, тот больше и выпьет.
Столыпина хорошо помню. Его народ вешателем называл. Потому что он людей вешал. Тут ведь как дело было. В те времена, перед тем как вешать кого, давали бесплатно кружку водки. Ну, народ как про то узнал, так валом повалил.
Чуть выпить нечего – так сразу к Столыпину:
– Сволочь, ты, – дескать, – и тьфу тебе в физиономию.
Столыпин, конечно, тут же психанёт, кричит:
– Повесить негодяя!
Хватился, понял, что его дурят, хотел без водки вешать, ан не тут-то было! Дураков в зеркале ищи! Он раз без водки повесил, два, а на третий его самого застрелили. Наш народ никаких шуток с водкой не потерпит.
Не веришь? Вот попробуй специально на глазах очереди разбить бутылку водки. Двух минут не проживёшь. От тебя мокрое место останется. А народ землю соберёт, водку отожмёт и по назначению использует.
Пушкина отлично помню. Хороший был мужик, но рассеянный. Выпить захочет, а кружки нет. Ходит за нянькой: «Нянь, где кружка, нянь, где кружка?»
Хорошо, нянька потом сообразила, кружку цепочкой к бачку прикрутила, а то бы так и ходил вокруг, как кот учёный.
Духарной был мужик, как выпьет, так дурачиться начинает, кому щелбан, кому саечку, кому пенделя даст.
Свои-то не обижались. А он один раз раздухарился, хлоп одному по лбу, а тот Дантес оказался. Ну и дохлопался. Дуэль.
А в то время дворяне чуть что – сразу на дуэли драться. Напьются шампанского, и давай перчатки в лицо бросать. Ежели попал – считай дуэль.
Помню, два офицера стрелялись. Один стрелял, стрелял, никак попасть не мог, а второй вообще не пришёл. Только записку прислал: «Задерживаюсь, начинайте без меня».
Суворова я уважал. Крепкий был мужичок. Солдата знал вдоль и поперёк, а особенно изнутри.
Шли мы, значит, как-то через Альпы. И нету больше сил, а нам же ещё Париж брать на той стороне. А сил никаких. И тут наш Суворов встаёт и кричит: «Орлы! Буденовцы! Сейчас пять часов. На той стороне Альп, в Париже, магазин работает до семи. Кто не успел – тот опоздал!»
Слушай, как все рванули! Без пяти минут семь взяли магазин вместе с Парижем.
И Петра Первого неплохо знал. Высокий был, как Киркоров, только пел похуже, а женился получше. У него жена была, Екатерина Первая. Хотя она уже давно не девочка была. Но всё равно, как выпьет, так начинает ему:
– Ты у меня Пётр Первый.
А он ей:
– А ты у меня – Екатерина Первая.
И вот так, поддамши, сидят и долдонят:
– Ты первый.
– Нет, ты первая.
До драки дело доходило.
Однажды Меншиков не выдержал, говорит Петру:
– Какой же ты у неё первый, если я был тридцать седьмой, а ведь между нами ещё целый полк прошёл.
И только когда Пётр ему чуть башку не оторвал, до него, дурака, дошло, что как царица она у Петра всё равно первая была.
А вот Екатерина Вторая хоть и была второй, но пила почище первой.
Ну до чего же мужиков любила, особенно по пьянке!
Посадит меня с бодуна напротив себя и говорит:
– До чего же жалко, что ты не мужик!
Я говорю:
– А кто же я?
Она говорит:
– Сволочь ты, а не мужик.
