— Слушаюсь.
Рыбин глянул на часы, висевшие на стене и недовольно скривился, словно отведал клюквенного сока.
— Сильвестр Петрович, мы идем или как? — Поинтересовался он.
— Ну погоди уж. Не видишь, нужно вразумить заблудшую овцу.
— Н-да. А что парень, небось хорош в учебе, коли решил, что я непременно за тобой пожаловал.
— Не гоже мне о себе сказывать, — понурившись пробурчал парень.
Агап окончательно понял, что только что выпросил себе на голову целую кучу неприятностей. И за куда меньшее, чем обращение к командиру роты, стирают на плацу нещадно. В солдат буквально вколачивают основы порядка и дисциплины. Но вот помнилось что-то. Оно так бывает, когда очень чего-то хочешь, то непременно начинаешь в это верить.
— Из лучших будет в новом пополнении, — между тем ответил Горский.
При этих словах Агапу порадоваться бы. Не всякому удается услышать такую похвалу из уст капитана. Но… Вот не хотелось бы слышать ее именно так-то.
— А скажи-ка братец, чего это ты вдруг возжелал податься в лешаки? — Между тем поинтересовался Рыбин.
— Видел как они пешими, двумя десятками, сошлись в рукопашной с тремя десятками шведских рейтар, — шмыгнув носом, ответил парень.
— И? — подбодрил его командир лешаков.
— Воем таким стать хочу, — а вот теперь тяжкий вздох.
— Господин капитан, командир третьего взвода сержант Родионов по вашему приказанию прибыл, — войдя в канцелярию, доложился вызванный.
Агап покосился в его сторону и вновь тяжко вздохнул. Вот и горюшко его заявилось. Что-то теперь буде-эт.
— Вот что сержант, рядовому Дорохину, за обращение не по команде, два наряда вне очереди.
— Слушаюсь, — ответил Родионов и снова рука к козырьку.
— Да. Аркадий Иванович, увольнения его не лишай. Глупость, глупостью, но право на побывку он своими усердием и потом заработал.
— Слушаюсь, господин капитан.
— Все, забирай свое чудо.
Едва вышли из канцелярии, как сержант отвел парня в сторону. Странное дело. Обычно в таких случаях, Родионов не рассусоливал. Объявлял построение взвода, и объявлял взыскание. Да еще и тут же претворял его в жизнь. Впрочем, чего спешить. Сейчас чего-нибудь удумает.
Мало ли что капитан сказал не лишать увольнения. Это ведь за обращение не по команде. А тут ведь дело какое. Был бы человек, а наказание сыщется. Уж у сержантов с этим не заржавеет. Не за то, так за другое. Вот и получится, что и приказ выполнил, и умника из-за которого получил выволочку наказал.
Хотя, если по правде, то выволочку ему капитан никакую не делал. Впрочем, никто не упомнит, чтобы офицеры наказывали сержантов и десятников. Даже худого выговора им никогда не делали. Солдаты вообще были уверены, что сержантам ничего не будет, хоть прибей они солдата насмерть.
— Ну, сказывай, за каким лядом поперся к капитану?
— Капитан Рыбин… Он ить и на полосе штыкового боя был… А я значит, прошение…
— Ясно. Что, так хочется в лешаки?
— Да хоть в разведку. Но в лешаки…
— Н-да. Бестолочь ты младая, вот что я тебе скажу. Ладно. От себя ничего добавлять тебе не стану. Но на будущее учти. Ранее чем через полгода службы и думать нечего, чтобы попасть в разведку. Да и то, коли будут места. А уж о лешаках, так и вовсе помолчу. И еще. Ты в голове своей держи, что прошение тобой подано. Напоминать о том не стоит. В разведку-то берут добровольцев, да только, просись, не просись, а новобранцев они себе набирают сами. И из кого выбрать у них есть. Уяснил?
— Уяснил.
— Вот и ладушки. Пошли тогда, получать заслуженную награду.
Не сказать, что тащить внеочередные наряды такое веселое занятие. Ну да, сам дурак. И чего это на него нашло? Куда горше пришлось со старшим братом. Не гляди, что разница всего-то год. Он старший, и весь тут сказ. И по поводу блажи Агапа, Дмитрий высказался однозначно. Нечего ерундой маяться.
И плевать, что жалование там вдвое против обычных солдат получается. В разведку и лешаки записывались минимум на пять лет. И жениться в течении этого срока им было запрещено. А еще, сгинуть в тех частях было проще простого. Поговаривают, как швед в Новгород припожаловал, так и полковые разведчики начали хаживать к нему в гости. Да только не больно-то и рады. А потому встречали горячо, свинцом да сталью.
Ладно еще, пошли служить в дружину. Тут и выбора по сути не было и дело это еще и в прибыток обернется. Потому как жалование солдату полагалось нешуточное. И всего-то слить бочку пота. Чай в поле и поболее надрываться приходилось. А вот так, костлявую дразнить… Шали-ишь!
