Мотивами мщения и гнева насыщена и драматургия В. Набокова. С советской властью у него были не только идейные, но эстетические разногласия. Писатель относился к коммунистическому режиму с брезгливостью, презрением, отказывал ему в каком бы то ни было праве наследования русской культуры. Набоков не питал иллюзий по поводу возрождения России. Россия для него завершилась навсегда, и все, что поисходило после 1917 года, к ней не имело никакого отношения. Дальше, говоря словами одного из персонажей романа Набокова «Подвиг», была лишь одна «блатная музыка». «Раньше всего, – обращается главный герой пьесы "Человек из СССР" к бывшему помещику, решившему от эмигрантской тоски бежать в Советский Союз, – отучитесь говорить "Россия". Это называется иначе».
На появившийся на сцене и литературе устойчивый психологический тип русского беженца обратил внимание Н. А. Бердяев: «Тип "белого" эмигранта вызывал во мне скорее отталкивание. В нем была каменная нераскаянность, отсутствие сознания своей вины и, наоборот, гордое сознание своего пребывания в правде… Свобода мысли в эмигрантской среде признавалась не более, чем в большевистской России. На меня мучительно действовала злобность настроений эмиграции. Было что-то маниакальное в этой неспособности типичного эмигранта говорить о чем-либо, кроме большевиков, в этой склонности повсюду видеть агентов большевиков. Это настоящий психопатологический комплекс, и от этого не излечились и поныне»10.
Положение эмигрантской элиты было, действительно, неустойчиво и трагично. Как заметил исследователь, «это было собрание индивидуумов, разъединенных своей самоценностью»11. Собиранию русского театрального эмигрантского мира способствовали возникающие союзы, например, Союз сценических деятелей 1927 года, в Париже. Среди его целей значилась в старинном духе заповедь: «охрана достоинств и интересов русского искусства, в особенности театра»12. Председатель Союза, князь Сергей Волконский, желая избавить эмиграцию от гнетущего бремени инородности, давал духовное прочтение понятию странник, так болезненно воспринимаемому в эмиграции: «Странствие есть память, это прошлое в настоящем. Никакая пустыня не пуста, когда есть, что вспомнить, всякое свое странствие человек в себе несет, с собой несет, потому что каждое меняет его, после каждого он уже не тот» 13.
Любимая эмигрантской публикой Парижа актриса Мария Германова прямо писала о необходимости христианского пути для театральных деятелей: «Всякий артист, который чего-нибудь стоит, должен быть верующим и хранить огонь веры во глубине своей души»14. Она не испытывала особых надежд на гармоничное существование в отрыве от России, остро переживала потерю русской культуры, в том числе и в области театра, но стремилась, как могла, если не на родине, так в зарубежье, остановить этот обвал своими силами. На преодоление нравственного кризиса надеялись и другие драматурги.
Знаменательна в этом смысле пьеса писателя и драматурга Ильи Сургучева «Реки Вавилонские»(1922), поставленная в Русском театре в Праге. Кроме известной беженской тематики здесь звучит призыв к бодрости и жизнестойкости, формулируется религиозно-философская мысль о России. Неслучайно в пьесе вспоминается и древнерусский текст «Слова о погибели русской земли». Россия переживала тяжелые исторические вехи, но возрождалась и крепла – уроки истории поддерживали и укрепляли Сургучева в его политической и литературной деятельности. Известно, что незадолго до смерти Сургучевым были написаны следующие строки: «…И не было ни войн, ни революций. Стоит, как град Петров, Россия, и никакие врата адовы не одолеют ее» 15.
Пьеса «Реки вавилонские» была посвящена жизни русских эмигрантов в одном из лагерей близ Константинополя. На фоне тяжелого беженского быта возникает любовь бывшей помещицы, замужней дамы Нины Александровны к русскому Художнику. Персонажи пьесы – «бывшие» люди Российской империи – прокуроры, губернаторы, адвокаты, артисты. Обитатели лагеря знают, что домой возвратиться не могут, но, несмотря на невзгоды, налаживают жизнь на чужбине. В пьесе вспоминают, что в Европе особенное впечатление производил некогда русский синодальный хор, четырехголосное пение. Но на предложение Англичанина исполнить духовные песнопения Художник пафосно отвечает, используя цитату из 136-го псалма Псалтыри: «Не споем. Знаете, как евреи на реках Вавилонских? Они развесили на вербах замолкшие лютни свои и отвечали: "Како воспоим песнь Господню на земле чужой?" Нет, гордый бритт, <…> петь наши национальные песни сейчас мы не будем. <…> мы подождем…»16. Понятно, что ждать нужно будет долго, может быть, до конца дней. К такому терпению беженцы готовы.
Однако меланхолически-покаянный мотив довольно быстро перерастает в брюзжание и бытовое филистерство беженцев. Возникает пародийная перекличка с пьесой «На дне» М. Горького. В череде тостов персонажей, звучащих в «Реках вавилонских» в Рождественскую ночь, нет ни одного – за русскую армию, за русских офицеров17.
Противоположностью к этим настроениям является боевая программа офицера Эргардта, супруга Нины Александровны. Сам Эргардт сравнивает свое неожиданное для всех появление в лагере с понятием «Бога из машины», как в античных трагедиях. Выражение «Deus ex machine» было крайне символично для Сургучева. В июле 1921 г. в очерке «Жертва вечерняя» он сравнивал Россию с «deus ex machina»: «И всюду так, и всегда, начиная с монгольского ига, Россия кого-то спасала, устраивая чужое довольство и счастье. Везде, всегда мы были в роли того «Deus ex machina», который является человеку в трудную минуту и разрубает гордиев узел всяческих неудач и злоключений. Не маленький народ, а самая могущественная, самая великая, самая обильная страна мира добровольно легла под нож социализма. Шестая часть света отдала свои бесконечные земли, свои дремучие леса, свои моря, свою церковь, свою семью, свою славу, свою честь – все отдала под социалистическое опытное поле. <…> И опять, во второй раз, была спасена Европа. Своим позором, своим великим разореньем и униженьем во второй раз спасла ее Россия» 18.
И сам И. Сургучев в период своего собственного «константинопольского сидения» принимал самое деятельное участие в пропагандистской кампании по
