определяться как группа в среде, которая ассоциировалась с так называемыми Домами Молли (Molly houses)[18] в Лондоне начала XVIII века, то они характеризовались высокой степенью женоподобности и тем, что сейчас называется трансвестизмом. Таким образом, возникновение как медицинского дискурса, так и соответствующего самосознания гомосексуалов должно связываться с конкретными представлениями о женственности и мужественности и с социальной реорганизацией гендера. Точно так же, как
За этим этапом развития истории геев, связанным с интерпретацией гомосексуальности в свете понятия модуляции и инверсии, последовал этап радикального подхода к сексуальности и гендерной идентичности как конструируемым в процессе изменений социальной структуры под воздействием социальной борьбы.
Развитие этого подхода некоторым образом связано с работами Жака Донзело и Мишеля Фуко. В своей книге «История сексуальности» Фуко утверждает, что подчеркивание сексуальности как движущей силы в жизни является не только феноменом модерна, но и частью процесса социального контроля вообще. Он очень определенно высказывается относительно социального конструирования гендерной идеологии и гендерных идентичностей. Как Фуко отмечает в своем эссе о транссексуале по имени Эркюлин Барбен (Herculine Barbin), социальная норма, в соответствии с которой каждый должен обладать совершенно определенной и постоянной идентичностью как член одной гендерной группы, с исторической точки зрения сформировалась недавно.
Однако в этой работе, посвященной аппаратам власти – видам профессиональной занятости, государству и формам знания, которые они порождают, – ничего не говорится о низовом уровне реальности, которая была
Корни этого парадокса – в односторонней концепции социального процесса, развиваемой в теориях дискурса и социальной регуляции. Практическая сторона этой проблемы будет обсуждаться в Главе 10. На уровне теории она может быть скорректирована с помощью феминистской истории – подхода, пионерные образцы которого представлены работами Шейлы Роуботам «Скрытые от истории» и «Женщины, сопротивление и революция». Смысл этого подхода – в подчеркивании социальных отношений и особенно структур власти. Но при этом центральное место в исследовании отведено практикам угнетенных. Показано, что использование власти наталкивается на стратегии сопротивления, приводящего к разным результатам. Такой подход позволяет принять во внимание реальность власти и при этом избежать представления женщины как вечной жертвы, а также показать дееспособность угнетенных и при этом признать реальность угнетения.
Таким образом,
Исследование исторической динамики гендерных отношений до сих пор находится на стадии первоначального развития, но уже сейчас ясно, что эта динамика – не гладкий путь разворачивания заранее известной логической схемы, а ухабистая и извилистая тропа. Порой происходят резкие изменения, когда условия практик эволюционируют достаточно быстро; бывают периоды более или менее стабильного движения в определенном направлении; а бывают времена, когда баланс сил стабилен и ничего не меняется.
Конкретный фокус этой истории (в отличие от абстрактного определения ее предмета и предметных рамок) – это композиция гендерного порядка в данный момент времени и в данном месте и коллективные проекты, которые ее составляют. Чтобы понять эти проекты, необходимо воспроизвести историю формирования групп и категорий, а также типов личностей, мотивов и способностей, на которых основывается гендерная политика.
С этой точки зрения нижеследующий раздел не является даже очерком истории. Но важно по крайней мере перенести нашу теоретическую схему на постановку конкретных исторических проблем. Таким образом, в следующем разделе предпринята попытка поставить ряд вопросов относительно динамики гендера в масштабе мировой истории, на которые предстоит ответить научному сообществу.
Развитие гендерных отношений на ранних этапах развития человеческого общества является предметом глубокого