И мне было не до смеха.
Ее темные волосы отросли, закрывая большую часть лица; рябоватая, в пятнах кожа на костях обтянулась, отчего губы разъехались в оскал, обнажая длинные желтые зубы. Голова была опущена, так что подбородок едва не упирался в грудь, а смотрела она на рану у себя в животе, куда вошел нож; рану, которую я ей нанес в ночь убийства. Вот она подняла голову, и открылись ее глаза; синева в них выцвела, и они теперь были почти белые. Отверстие, которое представлял ее застывший в гримасе ужаса рот, сделалось чуть шире, и я понял, что она улыбается.
– Привет, дорогой, – скрипнула она.
Я чувствовал, как в ее горле першит грязный песок. Он же был под ее сломанными ногтями, скопившись и оставшись там, когда она пыталась выскрестись из утлой могилы, вырытой мной для нее далеко на юге, где жухлая листва скрыла место ее упокоения, а зверье растащило кости. Неуклюжим, угловатым шарканьем она подвинулась вперед, а я попятился – шаг, второй – и тут уткнулся в какое-то препятствие сзади.
Рывком обернувшись, я увидел над собой пустотно-бледное лицо безухого в черном пальто.
– Ты должен отправиться с ним, – сказала жена, а тот в черном возложил мне на плечо свою руку. Я смотрел на него снизу вверх: он был выше меня на целый фут, а то и больше. Я и сам не мелкий, но такого высоченного я еще, пожалуй, не встречал.
– Куда? – спросил я его и только тут понял, что он меня не слышит. Попытка рвануть наутек пресеклась каменным нажатием его длани, буквально пригвоздившим меня к месту.
Я оглянулся туда, где стояла моя жена. «Это, наверное, сон», – подумалось мне. Дурной сон. Кошмар, худший из всех, какие я страшился увидеть. Но вместо того чтобы заметаться, закричать или щипнуть себя, чтобы проснуться, я услышал свой спокойный голос.
– Скажи мне, – сказал я. – Скажи, куда я иду.
Песок в ее голосе запершил снова.
– Вниз, под землю, – ответила она незлобиво.
Я попытался двинуться, но вся сила словно оставила мое тело. Я даже не мог поднять ствола. На пороге лестничной шахты теперь стояли две фигуры: женщина без глаз и безротый мужчина. Безротый кивнул тому, который держал меня, и тот твердо и властно тронул меня в сторону лестницы.
– Нет! – тщетно пытался упереться я. – Это несправедливо!
Но он, разумеется, оставался беззвучен. И тут до меня наконец дошло.
Безухий – это чтобы не слышать мольбы тех, за кем он пришел.
Безглазая – чтобы не видеть тех, кого она предает огню.
И немой судия – безмолвный хранитель людских грехов, не способный изречь, что он видел или слышал, – от которого ожидается лишь кивок на согласие с вынесенным приговором.
Три демона, и каждый совершенен в своем увечье.
Мои ноги елозили по пыльному полу, в то время как меня за ворот волокли все ближе к ждущим языкам пламени. В страдании я обернулся к оставшейся позади лестничной шахте и неожиданно увидел там знакомого человека в сером костюме; он стоял и смотрел мне вслед. Это был мистер Рон. Я воззвал к нему, но он лишь туманно улыбнулся и прикрыл дверь. Несмотря на возню, было слышно, как снаружи в замке повернулся ключ. Мне вспомнились горы старых, запыленных бумаг на его столе. Вспомнились отсутствие секретаря и подметавший полы уборщик, чей голос, запоздало прикинул я, примерно походил на голос самого Чарльза Рона.
Последний раз я заговорил, находясь уже возле тамбура. Я поглядел на стоящих передо мной демонов и произнес, все еще лелея надежду пробудиться:
– Но ведь я не мертвый.
И тут я ощутил, как моя правая рука начала поднимать к виску револьвер, и мысленным взором увидел, как к лестнице близится тот тщедушный коротышка с запекшейся на плече кровью. Рядом, возле самого уха, послышался голос жены – не дыхание, а просто звук.
– Дай я тебе помогу, – доверительно прошептала она.
Ее ладонь сомкнулась на моей, надавливая мой палец, обвивший спусковой крючок поднесенного к черепу ствола.
– Прости меня, – сказал я.
Рев топки заполонил мне голову. Нестерпимый жар поднимался от пола и плавил подошвы моих ботинок. Судя по запаху и потрескиванию, на мне уже начинали гореть волосы.
– Поздно, – донеслось в ответ.
Грохнул выстрел, и мир словно саваном подернуло багровой дымкой, а я начал заваливаться в бездну.
Андерберийские ведьмы
Султаны пара и тумана вихрились по перрону, превращая мужчин и женщин в сероватые призраки, а неосторожным создавая ловушки в виде небрежно поставленных чемоданов и дорожных сундуков. Ночь становилась холоднее, и на крыше билетных касс уже можно было заметить тонкий блеск изморози. Сквозь запотевшие стекла зала ожидания слабо различались люди, жмущиеся к шумным радиаторам, воняющим маслом и прогорклой пылью. В
