противодействие в Руанде?», на что тот ответил: «Нет, не в ближайшее время». Получив такой утешительный ответ, президент попытался убедить и себя, и других, что повстанцы не посмеют и не сумеют дать французским войскам отпор. Он спросил у начальника генерального штаба: «У этих тутси умный и твердый военный руководитель. Как получилось, что трижды – год и два года тому назад – одно присутствие французской роты смогло отбить у них желание продолжать <наступление>? Конечно, она представляла собой сильное и дисциплинированное формирование, но как она смогла произвести такое впечатление?» Ланксад, однако, дал понять, что тогда ситуация была иная («ВСР были вдохновлены французским присутствием, и советы наших кооперантов придавали им решимость и энергию сдерживать РПФ»), а ныне существует реальная опасность того, что фронт рухнет, и тогда французы окажутся в правительственной зоне «с несколькими миллионами человек, бегущих в Бурунди и Заир». Миттеран не пожелал обсуждать такую перспективу, которая ему явно не нравилась, и перевел разговор на негативные политические последствия возможной победы РПФ: «Тутси, – заявил он, – установят военную диктатуру, чтобы утвердиться надолго. <…> Диктатура, опирающаяся на 10 % населения, будет править с помощью новых убийств». Это свидетельствует, что стремление предотвратить захват власти Фронтом оставался одним из мотивов Елисейского дворца, хотя французские официальные лица всячески отрицали это в те дни. Другой вопрос, который весьма волновал президента и правительство, – критическая позиция СМИ: «Неделю назад, – жаловался Миттеран, – все хотели немедленного вмешательства. Теперь все наоборот. Пропаганда РПФ в Брюсселе очень эффективна, а наивность дипломатов и журналистов приводит в отчаяние». Жюппе ответил: «…если мы добьемся успеха, тогда будут восхвалять наше мужество, но если… <ситуация> после нашего ухода осложнится, мы окажемся виноватыми. Нужно, чтобы все поняли, что речь идет о спасательной операции». Президент добавил: «Не нужно избегать осуждать геноцид, совершаемый хуту.
Несколько часов спустя Франция получила «зеленый свет» на вмешательство от СБ ООН, хотя на этот раз решение Совета не было единодушным[1565]. Ряд стран, особенно Бразилия и Китай, ссылались прежде всего на отсутствие согласия на операцию всех сторон конфликта. Представители Бразилии и Новой Зеландии высказали серьезную озабоченность по поводу возможных негативных последствий предлагаемого проекта для дальнейшей судьбы МООНПР. «Попытки провести две отдельные операции в условиях разного командования и подчинения, – подчеркнул Китинг, – нереальны…» По его словам, существует вероятность, что «эта операция не достигнет благородной гуманитарной цели, заложенной в ее основу, а фактически обострит ситуацию». По мнению бразильского, китайского и нигерийского дипломатов, необходимо было бы сосредоточить все усилия и ресурсы на развертывании МООНПР-2. Представитель Нигерии также предупредил: «…французская инициатива имеет далеко идущие политические и несомненно геостратегические последствия для всего континента в момент, когда он пытается решить проблемы управления кризисными ситуациями, урегулирования конфликтов и развития». Французский посол Мериме, однако, настаивал, что целью операции является только «заполнить брешь, которая имеет гибельные последствия». В итоге Франции удалось добиться одобрения своей инициативы, поскольку большинство стран исходило из позиции, точно сформулированной представителем Джибути: «…все что угодно лучше, чем то, что мы имеем сейчас». Ее поддержало 10 стран, в том числе 4 из 5 постоянных членов СБ. При голосовании воздержались КНР, а также Бразилия, Нигерия, Новая Зеландия и Пакистан.
В принятой Советом Резолюции № 929[1566] говорилось: «<Совет Безопасности>, действуя
Операция «Бирюза» и конец геноцида
Начало операции
В приказе об операции «Бирюза»[1567], которую Франция начала осуществлять неофициально 20 июня, а официально 22 июня, получив санкцию СБ ООН, военное командование попыталось аргументировать необходимость интервенции крайне тяжелой ситуацией в Руанде. По сути дела в нем воспроизводился набор тех тем, которые были ключевыми в официальном дискурсе в течение более чем двух предшествовавших месяцев. Во-первых, руандийская трагедия трактовалась в приказе как «межэтнические столкновения». Во-вторых, ответственность за резню тутси в правительственной зоне возлагалась не на официальные власти, а на «банды неконтролируемых гражданских и военных хуту» и на «главарей милиции». Такая позиция была тем более лицемерной, что за неделю до начала операции, 14 июля, Миттеран сказал руководителям ВБГ Биберсону и Брадолю в присутствии Пэна, что Временное правительство – не что иное, как «банда убийц», а в Агату Канзигу «вселился дьявол»[1568]. В-третьих, хотя и признавалось, что «меньше известно о ситуации в зоне РПФ», тем не менее проводилась идея не об одном, а о двух геноцидах – геноциде тутси в правительственной зоне и геноциде хуту в зоне РПФ, причем в отличие от первого геноцида второй прямо рассматривался как организованный сверху (именно Фронт «организует массовые казни и “чистки”»). И, наконец, именно на РПФ возлагалась ответственность за резкое ухудшение гуманитарной ситуации – утверждалось, что он блокировал доставку благотворительной помощи из Уганды и сорвал соглашение о прекращении огня. Для солдат, слушавших этот приказ, было совершенно очевидно, что главным препятствием для восстановления нормальной ситуации в Руанде является РПФ, а Временное правительство и ВСР, наоборот, – их естественные союзники. При этом французское
