Наиболее известный миф об общественной функции поэта представляет поэта как пророка. Этот миф восходит к поэзии романтизма, когда статус поэта радикальным образом изменился — прежде всего с точки зрения самих поэтов. Поэты-романтики многое сделали для утверждения этого образа: в русской поэзии образ пророка был канонизирован Александром Пушкиным (в стихотворении «Пророк»). Во времена романтиков поэт не мог претендовать на высокое положение в обществе, и миф о поэте как о пророке отчасти компенсировал этот неблагоприятный социальный фон. Поэт-романтик оказывался в одном ряду с библейскими пророками, которые также зачастую находились за пределами социальных иерархий.
Частный случай этого мифа — миф о непременном столкновении поэта и толпы. Он восходит к той же библейской картине: общество часто не признавало ветхозаветных пророков и преследовало их. Новая поэзия в основном вызывает недоумение у современников, и миф о поэте-пророке позволял объяснить это недоумение отсылкой к Ветхому Завету: речи пророка важнее всех других речей, но человеческое общество устроено так, что оно не может воспринять эти речи.
Но уже в XIX веке миф о поэте и толпе вызывал насмешки у младшего литературного поколения. Один из ярких примеров иронического восприятия такого положения дел можно найти в поэзии Козьмы Пруткова, который пародировал типичную манеру выражения такого поэта:
*** Когда в толпе ты встретишь человека, Который наг[24]; Чей лоб мрачней туманного Казбека, Неровен шаг; Кого власы подъяты в беспорядке; Кто, вопия, Всегда дрожит в нервическом припадке, — Знай: это я! Кого язвят со злостью вечно новой, Из рода в род; С кого толпа венец его лавровый Безумно рвет; Кто ни пред кем спины не клонит гибкой, — Знай: это я!.. 
