Русский моностих: Очерк истории и теории

приемом, усиливающим медитативную сконцентрированность на изображаемом объекте (см. чуть подробнее стр. 332):

Утро

Тихо тает туман.

Сухое дерево

Ветхие ветви висят.

У ряда других поэтов пейзаж или отдельные его элементы так или иначе антропоморфизированы:

солнце лезвие луча точило о ремень реки

Нирмал

[Нирмал 2003, 87]

И на осенней паутине отлетает душа июльских трав…

Александр Масленников (род. 1967)

Здравствуй, тихое помешательство облаков!

Вячеслав Куприянов

Перед рассветом

кровавую луну поспешно туча прикрывает

Ира Новицкая (род. 1946)

Луна

какая нынче! будто жар у ней

Ирина Машинская (род. 1958)

[Машинская 2004, 61]

– в последнем тексте отметим еще оттенок стилизации, связанный с формой «у ней», в современном русском языке просторечной, но вызывающей ассоциации с рядом классических текстов XIX века. Последовательно работает в этом направлении только один автор –  Виктор Филин (род. 1939):

Ночной снегопад

Звёзды размножаются отломками лучей.

Малиновый закат

Багровые от слёз, тучи хоронят март.

Белая бабочка на цветке одуванчика

Да, невеста – на славу, да жених – желторот!

Судя по неопубликованному эссе Филина «Так сколько же строчных ипостасей у хайку?», его работе с однострочными текстами положил начало интерес к японской классической поэзии (см. подробнее стр. 321–322). Вообще моностихи, ориентированные на хайку как жанр-прототип (см. выше), закономерно сближаются с пейзажной лирикой и при строго тематической классификации должны были бы включаться в этот же раздел. Иногда сближаются с хайку и натурфилософские моностихи Виктора Лисина:

среди деревьев вода пустила корни

– в которых, однако, сильна идущая от Геннадия Айги апелляция к архетипическим смыслам природных явлений:

внутри пчелы жужжащий снег и сад снегирь

[Лисин 2014a]

мотылек говорит языком пламени

[Лисин 2014b, 182]

Среди так называемых «записей» самого Айги, опубликованных посмертно Н.М. Азаровой (чуть подробнее см. стр. 77), также встречаются тексты подобного рода:

Берёзы – ветер

а там – берёзы: как слёзы Бога – без Бога

[Азарова 2008, 274]

К философской лирике, у истоков которой в русском моностихе стояли Давид Бурлюк и Василий Кубанёв, в 1990-е гг. спорадически обращается довольно широкий круг авторов. При этом понимание философской лирики как близкой к афоризму, семантически однозначной, строящейся скорее на риторической фигуре, чем на тропе, встречается редко:

Чтобы видеть, нужно иметь причину.

Карен Джангиров

[Джангиров 1994, 126]

По дороге

По дороге жизни Бог ведет меня к себе.

Алексей Коротеев (род. 1949)

Чаще философское обобщение вкладывается в метафору – по большей части берущую свой образ из семантического поля природных стихий:

Пламя живет в глазах, глядящих на пламя.

Елена Кацюба (род. 1946)

[Кацюба 2003, 152]

Среди дождя одинокие капли.

Ирина Добрушина (1928–2014)

Никогда не смирится с надеждой пловца океан.

Александр Вайнштейн

[Вайнштейн 1994, 141]

вся свобода насквозь вода

Анастасия Зеленова

[Зеленова 2015, 148]

Характерно, что темами однострочной философской лирики оказываются относительность знания, обратимость субъектно-объектных отношений (подчеркнутая у Кацюбы рамочным повтором слова «пламя»), проблематичность личностного самоопределения (в стихотворении Добрушиной уподобление человека в социуме одинокой капле в потоках дождя не предполагает возможности опознать эту каплю извне, сторонним взглядом). Амбивалентность мировосприятия современного человека особенно рельефно выражена в моностихе Нирмала:

усекая полнозвучность бытия

[Нирмал 2003, 115]

– построенном на омонимии глагола «усекать»: литературное «уменьшать состав, сокращать объем, содержание чего-либо» [ССРЛЯ, 16:866] и сленговое «понимать»[421]. Заманчиво было бы предположить, что такие мировоззренческие предпочтения связаны с выбором моностиха как формы парадоксальной, пограничной, проблематичной. В какой-то мере этот идейно-тематический фокус удерживают и моностихи, представляющие философскую