месяца до «ужасов».
Но лазурь блеснула только 31-го[1145] с 6 часов вечера. Я стал удивляться и радостно «чуять». Павел Николаевич Батюшков – теософ и святой – среди обыденного подмигнул «старинным».
«Пропел петух и пахнуло старинным»[1146]. Тут же сидел А<лексей> Серг<еевич> Петровский. Они ушли – и вот Он на фоне «старины» с лазурью глаз и в белом с пурпуром пожарных губ – опять стоял Он рядом со мной. Я все забыл. Вечером мы пошли в церковь. Все было мягко и грустно – старинно. Недоставало метели, но чуялось, что и она приближается. Вышел священник и сказал притчу о девах и о часе[1147], в «Он же грядет судити живых и мертвых»[1148]. Что-то радостное было, когда возвращались. «Доброе знамение», – сказал я себе. Прихожу – и кто-то, неизвестный, прислал мне лилий и белых роз в 12 часов нового года. На другое утро (Петровский мне сообщил) Антоний собирался к нам (но не был). Я пришел к 75-летней старушке[1149], и она грустила о счастье, подмигивала стариной, знала, хотела белой радости. Старушка, я и Сережа Соловьев – мы сравнялись возрастами. После мы стояли на дворе и вокруг нас плясали снежные круги танец белых серпантин – и Сережа мне сказал что-то о Христове чувстве (старушка знала то же обо всем).
Потом рассказывали (мама), что <в> 11 часов утра на Арбате видели человека с удивительным взором в выцвеченной шубе, с жезлом в руках и босиком. На жезле сидел жестяной голубь. Прошел неизвестно куда. Кто это был? Вечером бегал по улицам, высматривал – а метель рвала и мела, и плела белизну, и опять приближалась радость, наша радость. На другой день я был у одной дамы, и опять Он стоял рядом и не я один заметил, что все хорошо. С тех пор началось опять вернувшееся счастье.
После узнал о словах Отца Иоанна Кр<онштадтского>. Проповедь под новый год начиналась словами: «Празднующих новый гражданский год переношу мысленно к новому небу и новой земле… Да, по неложному обещанию Божию, настанет скоро полное обновление неба и земли для обновленного, Искупителем нашим человеческого рода» – «нынешняя земля сгорит, а небеса, как риза, обветшают»… (Моск<овские> Вед<омости>. 2 января)[1150].
И вот все опять и опять приходит счастье. Был у Ланга, и было ясно. Вчера 3 раза начиналось счастье. Вечером мы сидели с П. Н. Батюшковым и слышали, как пришло что-то, Кто-то. Отмечали волны добрых вибраций, перекатывающиеся в пространстве. В моей комнате образовался беспроволочный телеграф. Сегодня опять повторилось счастье. Пишу Вам, опьяненный, усталый от радости – Христос, Бог наш, да будет с Вами. Он между нами. Радость с нами. Мысленно благословляю Вас, не оставьте и Вы меня без добрых пожеланий. Счастья хочется. Есть люди, которые знают, которые чисты, которые хотят молиться Господу. Что-то тихое, тихое начинает объединять людей, и не у одного меня мелькают образы тайнозначительных братских вечерь. Это так ясно, легко и просто, это и без труда само собой реет и носится над осчастливленными детьми белой радости. Очень недостает Вас, дорогой милый Эмилий Карлович, (как бы) брат мой во Христе.
Вот и все, что хочу сказать Вам. Христос с Вами.
Любящий Вас Борис Бугаев.P. S. Мой привет и уважение Анне Михайловне [1151]. Сейчас иду в «Весы» и передам Ваши слова о Ницше (сейчас только получил Ваше письмо)[1152]. Спасибо за Батюшкова. Получил с благодарностью «Прошение» [1153].
Посылаю стихи.
Горы в брачных венцах.Я в восторге, я молод.У меня на горахОчистительный холод.Притащился ко мне на утес,Ковыляя, горбун седовласый.Мне в подарок принесИз подземных теплиц… ананасы.Он плясал,Прославляя лазурь,Бородою взметалВихрь метельно-серебряных бурь.ГолосилНизким басом.В небеса запустилАнанасом.И дугу описав,Озаряя окрестность,Ананас ниспадал, просияв,В неизвестность,Золотую росуИзлучая столбами червонца.Говорили внизу:«Это – диск пламезарного солнца».Низвергались, о чем-то моля,Омывали утесыЗолотые фонтаны огня –ХрусталяЗаалевшего росы.Я в бокалы росы нацедилИ, подкравшися боком,Горбуна окатилСветопенным потоком [1154].Воспоминание.Мы с тобой молчали, опираясь,На седые мраморные урны.Тучкой срезан, на волнах шатаясь,Снова падал в Вечность диск пурпурный,Крупных звезд изысканные тканиНачертав на водных хризолитах,Озаряя каменные граниНа могильных, мхом одетых, плитах.Будто арф эоловых рыданьяС вышины звучали: это былиВихревые трепетаньяЗолотых, звенящих крылий.Кто-то вновь, знакомый, на ПегасеС песней милой в высях быстро мчался:В голубом, темнеющем атласеСнежным облачком, купаясь, расплывался [1155].Вот ужас:
