прилагательному, обозначить свою позицию и подойти к некоторым моментам Вашей статьи, взятым sub specie sanctitatis [883], отправляясь не от святости, а от светскости, как истый profanus; а потому… очень возможно, что буду ссылаться на новозаветные книги.
Чудодейственность повседневных слов в необычайных (а иногда даже и – внешне – в обычных) сочетаниях проистекает у «светских» писателей не только от восхи?щенности теургическим восторгом. Так последний налицо у Гёте в его Alles Vergangliche ist nur ein Gleichniss [884] etc., но в Ich gieng im Felde etc. (
Как раз те самые художники, которые «приняв тон пророков», истерически, подобно Достоевскому, «пробивались к пророческому достоинству», были бессознательно менее (или вовсе не) теургичны, ибо менее чисты, менее призваны к тому, нежели иные, сознательно стоявшие очень далеко от теургии уже окончательно «светские» художники даже из тех, что «утешают нас пустотою»[887]. Вот именно тогда-то искусство и срывается, когда оно
В тесной связи с вопросом о теургии и о пророческом даре находится, по-моему, следующий вопрос, которым задавался в свое время Гёте[888].
Именно: чтo значит говорить языками (???????? ??????)?
1. При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе.
2. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились.
3. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них.
4. И исполнились все Духа Святаго и начали
Исполнившись духа на языке духа возвещать тайны духа…
Обетованный дух наполняет собравшихся учеников силою своей мудрости…
Божественнейшее ощущение течет из души в органы речи, и, пламенея, она возвещает великие дела Божии на новом языке ??????? ????????; это и был язык духа, ????? ?o ?????? ’????o? ?????? ?????????????[890].
По мнению Гёте, это был тот простой общий язык, найти который напрасно бы тщился иной великий ум. В границах человеческого и в помине не осталось ничего от этого языка, но у апостолов он звучит в полном своем великолепии!
Парфяне, мидяне и эламиты ужасаются; каждый думает, что слышит свой язык, так как он понимает дивных мужей; он слышит, что проповедуют великие дела Божии, и не знает, что происходит с ним.
Но не у всех были открыты уши, чтобы слышать. Только восприимчивые души (?????? ????????) принимали участие в этом блаженстве. Дурные люди, холодные сердца глумились и говорили: они напились сладкого вина!
Впоследствии, если дух охватывал чью-либо душу, то первое необходимейшее движение столь удостоенного сердца было выдыхнуть всю полноту. Оно через край переполнялось духом, который так прост, как свет, и так же всеобщ, и только после, когда волны отбушевали, заструился из этого моря нежный учительный ручей (???????????) для пробуждения и изменения людей.
Но, как со всяким источником, если он от своего чистого начала течет в сторону, чрез всевозможные проходы, смешивается с земными частицами и, хотя сохраняет свою самостоятельную внутреннюю чистоту, но глазу кажется помутневшим, в конце же концов затеривается в болоте; так произошло и с этим языком духа.
Уже во времена Павла этим даром в христианской общине злоупотребляли.
Полнота святейшего глубочайшего ощущения напрягала на мгновение человека до сверхземного существа; он говорил языком духов и из глубин божества текла пламенная речь о жизни и свете.
На высоте такого ощущения не в состоянии удержаться ни один смертный. И все-таки воспоминание об этом блаженнейшем мгновении должно было у апостолов трепетно жить всю жизнь.
Кто не чувствует в своей груди, что он стал бы непрестанно стремиться снова к тому мгновению? Так они и поступали. Они замыкались сами в себе, запруживали чистую реку жизненного учения, чтобы при помощи плотины довести воды до их первоначальной высоты, витали своим собственным духом над мраком и шевелили глубину. Напрасно!
Взвинченная подобным образом сила не могла вымучить ничего иного кроме темных предчувствий; они выкрикивали (??????), их никто не понимал, и они
