На ступеньках не сидят, по ступенькам ходят

Можно без суесловия выразится так: все поведение и все умонастроение Великого народа.

А без славословия: книга «Деревня» – эпохальное произведение, в котором органическая слитность времени и истории, поведения и мировосприятия русского человека.

Бунин прогоняет человека буквально сквозь строй бытовых нескладиц, хаотично нагроможденных, бессмысленных и ненужных. Режет глаза почти неправдоподобная нищета и отсталость, безотрадная картина русской жизни.

Все эти картины бесправия, невежества, первобытного скудного быта пронизаны такой щемящей тоской, такой авторской болью, таким состраданием к замученному народу.

И одновременно это мужество и бесстрашие мыслей автора. Такие бывают лишь у мудрого врача, решившего на мучительную, но спасительную операцию тяжелобольного.

Перо Бунина не осуждает и не обличает. Ведет желание трезво посмотреть на народ и Россию, разобраться бесстрашно в запутанности народной жизни.

Он резко выпестовал русскую душу, ее своеобразные сплетения, ее светлые и темные стороны. Но почти всегда – трагические основы.

Мучительные думы о беде и вине русского народа, о трагическом состоянии русской жизни пронизывают всю книгу, прорываются болью в споре героев Балашкина и Кузьмы. Балашкин перечисляет преступления правящих кругов, по – своему повторяет мартиролог, список русских писателей, павших от злодеяний власти (составлен он был когда —то Герценым): « Пушкина убили, Лермонтова убили, Писарева утопили, Рылеева удавили… Достоевского к расстрелу таскали, Гоголя с ума свели… А шевченко? А Полежаев?».

И здесь же с яростью вопрошает: « Скажешь, – правительство виновато? Да ведь по холопу и барин, по Сеньке и шапка. Ох, да есть ли еще такая сторона в мире, такой народ, будь он трижды проклят?».

Но возражает Кузьма, одевая слово «народ» в иное, благоговейное звучание: « Величайший народ… Ведь писатели – то эти – дети того самого народа

Острые, порой скабрезные, наблюдения героев, их мысли и чувства придают книге накаленность и масштабность, весь простор общерусского бытия:

«Чудный мы народ! Пестрая душа! То чистая собака человек, то грустит, жалкует, нежничает, сам над собой плачет»

Еще резче и еще острее:

«Господи Боже, что за край! Чернозем на полтора аршина, да какой! А пяти лет не проходит без голода. Город на всю Россию славен хлебной торговлей – есть же этот хлеб досыта только сто человек во всем городе…»

А здесь едва ли не озлобленность:

«Эх, и нищета же кругом! Дотла разорились мужики, трынки не осталось в оскудевших усадьбишках, раскиданных по уезду… Хозяина бы сюда, хозяина!»

Издерган, недоволен жизнью герой Кузьма, впадает в крайность, запутывается в обвинениях и оправданиях:

«Что ж, его история – история всех русских самоучек. Он родился в стране, имеющей более ста миллионов безграмотных. Он рос в Черной Слободе, где еще до сих пор насмерть убивают в кулачных боях, среди великой дикости и глубочайшего невежества».

«У, анафемы, до чего затоптали, забили народ»…

«Русь, Русь!…Ах, эти пустоболты, пропасти на вас нету!…Да, но с кого и взыскивать – то? Несчастный народ, прежде всего – несчастный!…».

В резких, ожесточенных наблюдениях героев есть болевая, тревожащая правда. Авторское сознание наполнено болью и тоской героев, осуждает и оправдывает их одновременно.