Экспансия – III

Синатра закричал:

— Лаки! Не сходи с ума! Лаки!

На берег высыпали телохранители, столкнули в воду лодку с сильным шведским мотором, понеслись следом за Лаки; он обернулся в ярости:

— Вон отсюда! Я что, звал вас?!

Заплыв в океан, он перевернулся на спину и заплакал, потому что явственно, словно в кино, увидел худенького Бена, который швырнул его на землю, а сам выпустил очередь из автомата в тех, кто стоял напротив с пистолетами в руках: «Ну, псы, ну, твари, они смеют поднять руку на моего брата, ну, падаль подзаборная! Вставай, Лаки, прости, что я был вынужден толкнуть тебя, нельзя толкать друзей, даже если хочешь им добра, но они бы прошили тебя насквозь, так что купи себе новые брюки, я виноват, что эти порвались, зато ты у меня здоровенький; черт с ними, с этими брюками…»

Пусть меня сожрут акулы — это быстрая смерть, думал Лаки, глядя на растекшиеся слезами облака, пусть придет конец, я его заслужил, но ведь он сам во всем виноват! Что я могу сделать, если против него встали все?! Разве можно ссориться со всеми, разве можно считать себя умнее всех?! Господи, прости меня! Но я не мог поступить иначе! Не мог, ну никак не мог! За мною дело, тысячи людей, я отвечаю за них, неизвестных мне, маленьких и темных, я Лаки Луччиано, а брат хочет нанести удар по этим людям… Нет, он не хочет, он уже нанес удар! Что же мне остается делать? Ждать, пока он соберет пресс-конференцию и расскажет о нашем бизнесе?!

Лаки вернулся на берег через полчаса; лицо было, как обычно, улыбчивым, спокойным:

— Прости меня, Фрэнки-Бой, — сказал он, — очень хорошо, что ты не поплыл следом, я был бы очень раздосадован этим, я люблю рисковать в одиночку, вместе я люблю побеждать…

— Лаки, а теперь я бы хотел обсудить с тобой одним некий сумасшедший проект, — сказал Синатра. — Он настолько сумасшедший, что говорить о нем при ком-то третьем — значит, ронять свой авторитет…

— Давай обсудим сумасшедший проект, — легко согласился Лаки. — Иногда сумасшествие таит в себе высший разум.

— Тебе ничего не говорит имя Роумэн? Пол Роумэн из ОСС?

— Откуда мне знать людей ОСС? — усмехнулся Лаки; даже с самыми близкими он никогда не говорил ни слова о работе на разведку во время войны; об этом знали только два человека из синдиката — Меир Лански и Ланца; итальянцы не простят сотрудничества с правительством другой страны, такой уж они народ, да и потом, будь то политики ОСС или стратеги флотской разведки, все равно они все легавые, такая уж у них суть, нельзя же переделать пойнтера, заставив его пасти выводок вальдшнепов.

Он всегда помнил, как к нему обратились ребята Макайра по поводу одного их друга, потерявшего голову из-за девки: «Резидент в Испании, идеалист, зовут Пол Роумэн, надо помочь ему сделаться реалистом; объект — его девка, красотка из Норвегии, он ее очень любит, и семья Спарка, тоже в прошлом был с нами, вел Португалию, у него дети, малыши очаровательны, пусть, в случае нужды, поиграют на вашей ферме, дадут каждому по пони, научат седлать, мальчишки забывают родителей, если им дать собак и пони, но относиться к ним надо как к своим детям… Контракт будет стоить сто тысяч, больше у нас нет денег, но зато есть память — мы отблагодарим тебя, Лаки».

Наиболее деликатные операции Лаки поручал Гуарази; тот был обязан ему всем, не столько даже он, сколько семья: именно Лаки спас его отца от тюрьмы, а сестру вытащил из квартиры Чарли-Беса, сутенер умел играть роль священника, сколько девушек погубил, падаль…

— Тогда я расскажу тебе фабулу дела, — продолжил Синатра, наблюдая за тем, как Лаки выпил еще один стакан виски; такое он видел первый раз: Луччиано никогда не пил и бранил Бена за то, что тот любит гулять, а напившись, лезет на рожон, действительно лишен страха, тоже какая-то аномалия, оборотная сторона трусости.

Выслушав Синатру, выпил еще полстакана; лицо побледнело, осунулось за этот час, даже скулы стали выпирать; Лаки вспомнил растерянное лицо резидента Эндрю, его испуг по поводу происходящего: «Зря вы меня бросили, ребята, так друзья не поступают; прощать можно ошибку, неловкость, пьяную грубость; нельзя прощать продуманное, заранее спланированное отступление, когда друга бросают в беде».

— А почему бы не рискнуть? — задумчиво спросил Лаки. — Ты знаешь этого самого Роумэна?

— Видел пару раз… За ним топают…

— Кто?

— По-моему, семья дона Кало… И разведка…

— Чем он может интересовать дона Кало? — Лаки насторожился. — Я не хочу ссор между друзьями.

— С доном Кало дружит режиссер Гриссар… А он довольно часто ездит в Европу, видимо, помогает разведке… У меня нет доказательств, я так чувствую, Лаки… Я допускаю, что у дона Кало нет интересов к этому самому Роумэну. Просто Гриссар обратился с просьбой, режиссер, хорошая связь, почему не помочь? Да и потом сам Гриссар присматривается к Роумэну — тот набит сюжетами…

— Чем?

— Всякого рода историями про войну. Он служил в Европе, забрасывался в немецкий тыл, я же тебе говорил… Человек должен дозреть, — только тогда он сможет связно изложить то, что пережил. Писать, как и петь, надо начинать в тот момент, когда ты просто не можешь не делать этого…

— Я могу поверить тебе, Фрэнки, что дон Кало не имеет интереса к этому самому…

— Роумэну…

— Роумэну, — повторил Луччиано задумчиво. — Слушай, а ведь ты чувствуешь, что мне известно это имя. Ты ощущаешь, что я с тобой играю. Почему ты не скажешь мне об этом открыто?

— Зачем? Друзей теряют в том случае, если говорят им в лицо то, что они хотят скрыть. Думаешь, я не скрываю от тебя что-то? Мужчина обязан скрывать от друга какие-то вещи… Друг не имеет права знать, что ты когда-то оказался трусом, уступил женщине, предал близкого… Разве можно обижать друга знанием такого рода?

— Так говорит Бен, — заметил Лаки. — Ты повторил его слова.

— Ты поможешь ему?

— Конечно, — ответил Лаки. — Я сделаю все, что в моих силах. Но ведь ты видел, как себя вели остальные, я не всемогущ… А с Роумэном… Ладно, я отправлю к нему Гуарази, пусть поговорят, может, действительно этот самый гестаповец отдаст им ключи от своих кладов…

— Кстати, именно Роумэн рассказал мне, что готовил тебя к забросу на Сицилию по линии ОСС, — сказал Синатра. — И он ставит Гриссару условие: роль Лаки должен сыграть я…

…Через час Пепе, он же Гуарази, он же Манетти, вылетел в Нью-Йорк; провожая его, Лаки сказал:

— Меня обидели те, кого мы провели по горным дорогам Сицилии, Пепе. Меня обидели те люди, которым ты помогал в Лиссабоне и Мадриде. Ударь их. Пусть они знают, что мы не прощаем трусов. Гарантируй Роумэну свободу поступка. Будь с ним — это наше условие. А с нами пусть побудет его жена.

— Нет, босс, — Гуарази покачал головой. — Роумэн умеет применять силовые приемы. Ни его жены, ни семьи Спарка мы не сможем найти. Они на яхте. В Европе. А Спарк, я вам говорил о нем, ждет наших людей здесь, в «Гранд-отеле». Вы заберете его, пока я не кончу экспедицию?

— Мужчина мало чего значит, — заметил Лаки.

— Этот мужчина для Роумэна значит многое. — Он поднял свои грустные, иссиня-черные глаза на Лаки. — Он для него значит то же, что для вас Бен Зигель…

Через два часа после вылета Гуарази позвонили из Лос-Анджелеса, жена Зигеля, захлебываясь плачем, прокричала:

— Лаки, Лаки, Лаки, брат мой! Только что убили Бена! Его больше нет! Его убили, Лаки!

…Лаки Луччиано обнял Синатру, погладил его по затылку и тихо сказал:

— Ты обязан лететь на похороны моего брата. Поцелуй его в лоб, Фрэнки-Бой. И положи в ноги венок. И пусть там будет написано: «Твоя жена и твои дети, незабвенный Бен, это моя сестра и мои племянники». И пусть это увидят Кастелло и Адонис. Пусть это увидят все.

Штирлиц, Трумэн (сенат США, сорок седьмой)

Свой «фордик» Штирлиц оставил в Кордове, возле катедрала, там, где собирались по воскресным дням местные художники — писать с натуры, обменяться новостями, продать пару пейзажей или портрет (почему-то чаще всего приносили на свой Монмартр смуглые лики индианок на фоне вигвамов).

Он понимал, что его уже ищут, поэтому еще из Буэнос-Айреса сделал два звонка в Голливуд и Нью-Йорк, получив на центральной почте два пакета из Мюнхена, отправитель — фирма «Медицина и фармакология»; заранее уговорились с Роумэном, что Джек Эр будет именно так обозначать свой обратный адрес (более всего боялся, что еще не дошли, связь с Германией была из рук вон плохой); Штирлиц молил бога, чтобы его не перехватила дорожная полиция в районе Санта-Фе или здесь, под Кордовой.

С другой стороны, он понимал, что полиция и те, кто ей советовал, прежде всего блокировали аэропорты и побережье; только безумец может отправиться в Кордову, где кишмя кишат немцы, а среди них наверняка есть те, которые прекрасно знают «объект поиска» в лицо.

Но ему было необходимо — прежде, чем оказаться в Вилле Хенераль Бельграно, — задержаться в Кордове, поскольку именно там заканчивала свой визит по стране представительная делегация «Дженерал электрик» во главе с профессором Патерсоном, — об этом дважды сообщала столичная «Кларин» и несколько раз передавала радиостанция «Магальянес», — Штирлиц постоянно читал все газеты и слушал новости — именно так он получал максимум информации; важно рассортировать сообщения по темам, отбросить шумное, пропагандистское и оставить главное — факты, сопоставить их со своим замыслом, тогда информация будет работать на тебя, а это крайне важно.

Номер своей машины Штирлиц заменил другим еще при выезде из столицы, благо номера продавались не только в мастерских, но и в антикварных лавках; автомобиль был запылен и помят, вполне сходил за старую развалюху фермера; тем не менее он допускал, что по прошествии недели и такой машиной заинтересуются; за неделю я должен управиться; больше у меня нет времени; если не выйдет — значит, все, конец; я научился проигрывать за последние два года, это будет последний проигрыш, ничего не попишешь…