И я, внезапно, подумал что тут нет нормальных стоматологов, и он так и будет сверкать дырами в зубах до конца жизни.
— Для начала — за что тебя Ромодановский в зиндан посадил? Я догадываюсь за что, но, может, ты ещё чего знаешь, чем ему яйца можно прищемить?
Стас призадумался, потом очень неуверенно ответил:
— Боюсь, тут я тебе не помощник, Кость.
— Я понимаю, что ты боишься, — попытался я развеять его сомнения, — но подумай. Я же не предлагаю тебе воевать, просто прикинь, чем ему ещё насолить можно. Финансово, я имею ввиду. Может, ещё где склады есть, о которых я не знаю, или что-то подобное. Ты только наводку дай, дальше я сам. Тебе самому неужели не хочется поквитаться?
Я, вопреки предрассудкам, показал на себе, за что именно Стас должен был требовать сатисфакции. И снова он крайне неуверенно ответил, что, мол и рад бы помочь, но не представляет как. Это мне уже не понравилось, ведь парень явно темнил, я ясно видел это, хоть я глаз у меня всего один.
— Такая штука, мужик, — произнёс я, подкидывая в костёр дров. Уже порядком стемнело и пора было закругляться, — я тут недавно, но, понимаешь, я довольно долго прожил вообще, к тому же я старый пограничник, так что кончай мне лапшу на уши вешать. Лады? Из неё ведь даже пожрать не приготовить!
Стас сник. Ладно, ты, друг мой, подумай пару минут. Но не больше. Заговорил он чуть позже.
— Ты слышал когда-нибудь такую фамилию — Хренов?
Хренов? Хренов, Хренов, Хренов? Опять же, вертится в голове, но ничего конкретного.
— Немудрено, — в очередной раз скорчил болезненную гримасу Станислав, — широкой общественности этот человек неизвестен. А вот в узких кругах… Ты знал, что в недрах МГБ велись серьёзные исследования по вопросу перемещений?
Я посмотрел на собеседника, но вместо глаз увидел лишь отблески костра в стёклах очков.
— Перемещений? Я правильно понял, имеется ввиду…?
Стас молча кивнул головой.
— И?
— Ты хочешь ОТСЮДА выбраться? — спросил он в ответ.
— А это возможно?
Я снова пожалел, что вижу лишь отражение пламени вместо глаз собеседника.
— А если бы было возможно?
— Только после мести, — ответил я, почти не раздумывая.
— Понятно, — кивнул он головой. — Давай договоримся так. Я расскажу тебе всё, что знаю, но только когда ты поможешь мне выбраться отсюда.
— Смотри, какой расклад, — я потеребил бородку и вдруг почувствовал непреодолимое желание сбрить мерзкую поросль, — я тебе уже это, считай, пообещал. Я понимаю — ты боишься, что тебя втянут в войну. Но и ты меня пойми, уход для меня вторичен, более того, я так понимаю, что уйти, на самом деле, нельзя, иначе ты бы давно свинтил. Так что давай вернёмся к моему предложению — ты просто рассказываешь, как и что, особенно в части, касающейся Ромодановского и возможности прищемить ему яйца. А потом мы прикидываем, как вывести тебя с территории республики.
— А если я скажу, что уйти можно? Стопроцентно можно. И если я скажу, как это сделать? И если я скажу, что не ушёл, потому что мне здесь лучше, чем Там. Гм, было лучше, — добавил он.
— Эти сведения будут равноценны тем, что касаются яиц Ромодановского? Потому что извини, Кость, но тут я пас. В смысле, я хочу тебе помочь, честно хочу, только я, гм, мы, уже причинили ему возможный ущерб своими… движениями. Но это же так, комариный укус, ты же понимаешь.
— Ну не такой уж и комариный, — хмыкнул я, — ценность ты для него представлял явно, так что по носу мы его щёлкнули.
— Так а я при чём? — подивился бывший пленник. И тут же пояснил: — Он же взъелся просто потому, что всплыл сам факт, плюс Батурин с Руденкой стрелы на нас перевели, Я-ТО знаю, сколько и чего мы, гм, наварили. А счёт-то мне в разы больше выкатили.
Вот оно что! То есть, список пополняется ещё двумя гнидами?
— Так, а погоди, при чём тут твой Хренов этот? — вернулся я от эмоций к реалиям.
— Олег Хренов был, можно сказать, ведущим экспертом в этом вопросе. В вопросе перемещений. Между слоями, — разъяснил Стыцко, видя, что я не понимаю, о чём речь.
— А Загор-Загорский?
— Загорский просто ширма. Он и учёный-то так себе, преподаватель физики в колледже каком-то. Вся работа велась в другом месте, ну, ты понял где.
Да, тут и понимать было нечего.
— Ну, и?
