Тёмная потерна (СИ)

— А, ну да. В общем, Константин, или вы летите, или сделка отменяется.

И я согласился. За это можно было и выпить, так что вскоре тёмный, отдающий сивухой «коньяк» с бульканьем переместился из не очень подходящего для него графина в круглые, явно хрустальные, стопки.

— Ну, за удачу? — провозгласил тост «брежневобровый».

— За удачу, — хором ответили мы.

Стопки пришли в соприкосновение, символически скрепив своим звоном наш альянс.

Авиационный парк соседей насчитывал несколько десятков самолётов, но летать могли лишь единицы, и это несмотря на солидный запас запчастей. Но кое-какие узлы двигателей выходили из строя безвозвратно и всё шло к тому, что скоро полёты будут доступны людям лишь во сне. Ну или изобретут заново воздушные шары и цеппелины. Кстати, в мой второй день пребывания в этом мире, когда меня везли в Вышинский, мне не пригрезилось, я действительно слышал самолёт. Это большесольцы совершили дерзкий разведывательный полёт, правда, их чуть не сбили потом из ДШК.

Тема воздухоплавания тоже явилась яблоком раздора между двумя соседями — у вышинцев были боеприпасы и вооружение для самолётов, а у Больших Солей сами самолёты и запчасти. И, разумеется, никто не хотел делиться, но очень хотел, чтобы поделился сосед. В результате мы остались без воздушных авиалиний, а соседи ставили на самолёты лишь примитивное вооружение. Но одна штука у них была. Настоящий шедевр местной технической мысли — камера-шпион, позволяющая фотографировать местность с достаточно высоким разрешением. Управлялась она, правда, вручную и когда мне показали как ей пользоваться, я заявил:

— Я не полечу!

— Не ссы, мы тебе парашют дадим, — успокоил меня один из шутников, довольно фамильярно, между прочим.

Парашют! Понятно, что без парашюта я бы вообще не полетел, но и с ним не полечу. Нет, они в самом деле считают, что я буду делать снимки проносящейся внизу земли через открытый бомбовый люк?! Оказалось — считали. Более того, попытались убедить меня, что это безопасно (почти!), и что по статистике парашют не раскрывается лишь в 1 случае из 170 тысяч. Но два то раза из этих тысяч я уже истратил во время учебных прыжков! И могу сказать одно — вот как я не любил и не понимал всякие «тарзанки», американские горки, слалом, скелетон и прочий джампинг, так и тут не понимаю кайфа. Мне теперь месяц у Тьмы сидеть надо, чтобы восстановить нервные клетки!

Однако полёт прошёл на удивление гладко, я предусмотрительно пропустил ужин и оказался от завтрака, чтобы нечем было угваздать салон самолёта, или как там называется у него полость внутри? Поначалу, когда двухмоторный бомбардировщик Ту-2 начал свой разбег, было страшно. Мне казалось, что самолёт всё никак не оторвётся от земли, хотя моторы выли уже от натуги, но потом я понял, что выдаю желаемое за действительное — просто я хочу, чтобы он не взлетел. Но вдруг тональность движков изменилась, исчезла тряска, и изменение давления в ушах подсказало, что мы набираем высоту.

Основным минусом полёта, среди кучи прочих, был страшный шум от винтов, и если бы не встроенная система радиосвязи, то общения не вышло бы вовсе. Я вздрогнул, когда в ухе внезапно раздалось:

— Костя, ты как там?

— Норм, — выдавил я из себя в ответ.

— Мы взлетели, жди сигнала, — проквакала рация и установилась тишина. Возможно у них был специальный тумблер, отключающий меня от связи, например, чтобы я не слышал, как они издеваются надо мной.

Лететь было недалеко, меньше сотни километров, это минут пятнадцать от силы. И действительно, вскоре в ухе, без всяких предупреждающих хрипов и щелчков, прозвучало:

— Внимание, подлетаем, сейчас откроется люк.

И тут же что-то скрипнуло, в полу появилась щель, которая начала стремительно увеличиваться, превратившись в немалых размеров хайло. Вид на проносящуюся внизу землю был завораживающим. Уточнение — был бы завораживающим. Какая-то часть сознания с маниакальным упорством порождала варианты моего внезапного выпадения из бомболюка, например из-за внезапно расстегнувшихся ремней, или из-за резкой турбулентности. Или просто дряхлое сидение вывалится вместе с пристёгнутым мною и я, с криками про мать и про рот, полечу на встречу с землёй. Из-за этих паникёрских мыслишек я едва не пропустил начало съёмки, но пилоты были начеку и в ухе снова заквакало:

— Мы на месте. Снимаешь?

— Ага, — соврал я, после чего взялся за рукоятку управления.

Система, для того времени, была, наверное, самой передовой. Камера была полуавтоматической, то есть взводилась сама, а вот для съёмки нужно было нажать на специальную кнопку, встроенную в рукоятку из карболита, от которой в недра чудо-техники тянулся тросик. Самое главное, это не спешить, но и не мешкать. Нажал, отпустил, досчитал до пяти, снова нажал, и так пока не исщёлкаешь все 60 метров плёнки, что, на самом деле немало, потому что это 270 кадров. Съёмку мы начали над железной дорогой и, в какой-то момент, я с ужасом представил, что сейчас внутрь залетит Призрак, но потом вспомнил про очки и малость успокоился. Честно говоря, я подозреваю, что один страх — высоты, вернее, страх УПАСТЬ с этой высоты, нивелировал прямое