и жить, пока жив, не в страхе беспрестанном и не в томлении, а в деятельном стремлении к достижению цели».
Разные бывают результаты у тех планов, которые мы строим на пороге самостоятельной жизни, у тех надежд, которые с ними связываем.
В. Стасов писал: «Кто бы тогда между всеми нами вообразил, что из этих прекрасных, милых мальчиков выйдут: из кого – всепокорнейший раб III отделения, из кого – бестолковейший и бездушнейший деспот, из кого – индифферентный ко всему хорошему и дурному пошлейший чиновник, хватающий только ленты и аренды… Пусть бы всем этим господам показали тогда в зеркале их будущую жизнь и физиономию – и они бы, тогда еще светлые и чистые, наверное, с гневом и омерзением наплевали бы на самих себя и на зеркало!»
Стасов знал, о чем писал: перед его глазами стояли живые лица и реальные судьбы его бывших товарищей по императорскому Училищу правоведения.
Но что касается Ивана Аксакова, то он свое обещание сдержал, хотя это стоило ему немалых усилий и душевных мук.
Глава семнадцатая
По ту сторону Гоголя
На рубеже 1830–1840-х годов дом Аксаковых – по-прежнему один из центров московской интеллигенции, известный литературный салон.
Правда, слово «салон», уместное здесь по смыслу, может быть, несколько не подходит своей стилистической окраской: в доме Аксаковых царили несветское, истинно патриархальное радушие и простота. Хозяйство велось на широкую ногу, несмотря на то что избытком средств Аксаковы не располагали.
В январе 1839 года Сергей Тимофеевич оставил пост директора Межевого института и больше никогда не служил. Семейство жило теперь только доходами с имений, которые после смерти Тимофея Степановича в 1837 году отошли к С. Т. Аксакову.
В апреле 1839 года в Москву из Петербурга приехал Иван Иванович Панаев с молодой женой; супруги по делам наследства направлялись в Казанскую губернию – родные места и Аксаковых, и Панаевых.
Естественно, что Иван Панаев поспешил увидеться с Сергеем Тимофеевичем, давним другом его отца.
«Аксаковы жили тогда в большом отдельном деревянном доме на Смоленском рынке, – вспоминал Панаев. – Для многочисленного семейства требовалась многочисленная прислуга. Дом был битком набит дворнею. Это была уже не городская жизнь в том смысле, как мы ее понимаем теперь, а патриархальная, широкая помещичья жизнь, перенесенная в город… Дом Аксаковых и снаружи и внутри по устройству и расположению совершенно походил на деревенские барские дома; при нем были обширный двор, людские, сад и даже баня в саду… Дом Аксаковых с утра до вечера был полон гостями. В столовой ежедневно накрывался длинный и широкий семейный стол по крайней мере на 20 кувертов<т. е. приборов>. Хозяева были так просты в обращении со всеми посещавшими их, так бесцеремонны и радушны, что к ним нельзя было не привязаться».
Панаевы прожили в Москве около четырех месяцев, по июль 1839 года, и, видимо, не раз бывали у Аксаковых. Авдотье Панаевой запомнилось «множество белых махровых роз» в аксаковском саду – примета летней поры.
Встречали Панаевых обычно всем семейством, от Сергея Тимофеевича до младшей дочери, четырехлетней Софьи.
Больше всех, естественно, обращал на себя внимание глава дома. Сергей Тимофеевич, рассказывает И. Панаев, «был высок ростом, крепкого сложения и не обнаруживал еще ни малейших признаков старости… Выражение лица его было симпатично, он говорил всегда звучно и сильно…».
Чувство симпатии и доверия вызывал и Константин. Авдотья Панаева пишет, что он очень понравился ей с первого знакомства, которого она несколько опасалась, но «в его лице было такое открытое выражение, такая простота в манерах», что ее «робость исчезла». Константин «был рослый, широкоплечий молодой человек; его каштановые волосы слегка курчавились. Его нельзя было назвать красивым, но лучше всякой наружной красоты отражались на его лице душевные качества».
Бросалось в глаза необычайное сходство Константина с отцом: та же крепкая стать, то же выражение открытости и доверия.
Авдотья Яковлевна обратила внимание еще на старшую дочь Веру Сергеевну. Запомнилась ее симпатичная внешность. Запомнились восторженные отзывы о Гоголе. «Вера Сергеевна благоговела перед его талантом», – вспоминала Панаева.
В октябре на обратном пути из Казани в Петербург Панаевы вновь остановились в Москве и вновь побывали у Аксаковых.
В этот раз они взяли с собой к Аксаковым еще одного представителя младшего поколения Панаевых – Валериана Александровича, сына Александра Панаева. С последним Сергей Тимофеевич вместе учился в Казанском университете и с увлечением собирал коллекцию бабочек.
Валериан Панаев рассказывает: «Сергей Тимофеевич очень меня обласкал, много вспоминал о моем отце и расспрашивал о нем. Из детей Сергея Тимофеевича у меня остался в памяти только Константин Сергеевич, другие дети в то время, должно быть, были в отсутствии. (Григорий и Иван уехали в Петербург: они еще занимались в то время в Училище правоведения. –
Самым большим событием, случившимся во время вторичного посещения Панаевыми Москвы, была встреча с Гоголем. Авдотья Яковлевна рассказывает, с каким почетом и вниманием принимали Гоголя в доме Аксаковых, как старались предупредить все его желания и просьбы.
«У прибора Гоголя стоял особенный граненый большой стакан и в графине красное вино. Ему подали особенный пирог, жаркое он ел другое, нежели все. Хозяйка дома потчевала его то тем, то другим…»[37].
