Выпустили и посвященную этому учреждению фундаментальную книгу с характерным названием «Достойны известности». Обратим внимание: не «славы», не «благодарности», но просто «известности»; ведь для начала этих людей нужно было вывести из небытия, они еще просто не существовали. Так вот, из этой-то книги мы узнали, что наш многолетний друг не просто Коля Васильев, но генерал-майор, член-корреспондент АН СССР, доктор биологических наук, профессор, лауреат Государственной премии СССР в области медицины и т. д и т. п…
Но к чему я все это говорю? К тому, что в упомянутой книге нашлось место и для далеких от вирусологии, – то есть для всего кружка, в том числе и для людей обыкновенных, к которым я отношу себя.
«Компания была веселой, остроумной, эрудированной: кроме Николая Николаевича [в то время Коли Васильева], были Владик Зайцев – филолог [в будущем профессор МГУ], Юра Манн – филолог, Сергей Курдюмов – химик. Все они вместе учились в одной из московских школ, все без исключения окончили с золотыми медалями и все поступили в МГУ, но на разные факультеты. Они хотели участвовать в освоении космоса… и поэтому избрали разные факультеты, с тем чтобы один из них разрабатывал новое реактивное топливо (Сережа Курдюмов), другой – новые композиционные материалы (Коля Васильев), третьи (Владик Зайцев и Юра Манн) – на основе знания законов формирования языков осуществили бы связь с инопланетянами, если таковые будут»[47].
Тут, конечно, есть некоторые неточности (например, Сергей Курдюмов поступил не на химический, а на физический факультет). Кроме того, могу торжественно поклясться, что никакое общение с инопланетянами меня тогда (впрочем, как и сейчас) не заботило… Но что верно передано в этой статье, так это царившая в кружке атмосфера высокого идеализма, бескорыстия и замечательной, истинно дружеской открытости. Как тут не вспомнить о Станкевиче и его кружке?..
Недавно же стал известен документ, который буквально оживляет прошлое. Валентина Васильевна, жена Сергея Курдюмова, физик по образованию, расшифровала Сережины дневники университетской и послеуниверситетской поры. И оказалось, что постоянный мотив этих записей – сопоставление поступков и размышлений Курдюмова с линией поведения Станкевича и его друзей. Можно сказать, что оба кружка существуют как бы в виду друг друга и, соревнуясь, вместе стремятся решить какую-то важную задачу.
И тут в дневниках Курдюмова следуют наброски портретов – и тех, кто из кружка Станкевича, и нынешних – из курдюмовского кружка. Вот, к примеру, как представлен Курдюмовым Красов (напомню, что это один из ближайших друзей Станкевича): «Красов это – доверчивость, способность верить всему чудесному, пламенные, благородные мечтания, впечатления без фактов – так думает Юра (по-видимому, ссылка на меня. –
Сергей Курдюмов с полным на то основанием говорит о ежедневной потребности других видеться с ним, как это было раньше по отношению к Станкевичу. По существу, оба они обладали тем качеством, которое сегодня называют харизмой…
И далее следуют еще штрихи и зарисовки, и снова таким образом, будто бы это уже общий кружок – Станкевича и Сергея Курдюмова: «Белинский – работяга и практик. Благородные фантазии, привычка к ним Самарского» (Александр Самарский – математик, академик РАН.). «Аксаков – отец [т. е. Сергей Тимофеевич] замечательный писатель (Айзенберг – могуч и крепок). Широкое, некрасивое несколько татарское лицо, мягкость и добродушие, но дух взаимного уважения и дружбы». «Клюшников – остряк-балагур (Коля Васильев)…» Очевидно, подмечено какое-то сходство обоих, а потом – вывод: «Мефистофель наслаивался над идеальными стремлениями приятелей – средство против мечтательности и прекраснодушия» и т. д.
Дневниковые наброски Курдюмова – весьма характерный материал, но в своем роде не единственный. Московские старожилы могут вспомнить и другие приметы существования кружка Станкевича. Например, до 1990-х годов недалеко от улицы Белинского, что рядом со старым зданием Московского университета, проходил переулок Н. В. Станкевича. Здесь (в доме № 6) часто бывал и Белинский, и Станкевич, и другие члены кружка.
Процитирую современного историка Москвы: «К сожалению, ни того, ни другого названия на карте Москвы в 1990-е годы не стало. И зря. Беспамятство в отношении выдающихся людей не украшает ни нас всех – их далеких потомков, ни улицы города»[48]. Остается надеяться, что «беспамятства» со временем будет все меньше, а памяти, живой, волнующей, все больше и больше.
И еще перекличка деталей, а значит, и времен. В 1839 году Белинский обращается к уехавшему из Москвы Станкевичу: «О, если бы ты опять стал жить в Москве, и мы, разрозненные птенцы без матери, снова слетелись бы в родимое гнездо».
Список литературы
