плохо о ней думать.
– Встай, – женщина протянула мне руку и неожиданно сильным для своей комплекции рывком подняла на ноги. Добавила совсем просто и привычно: – Едем со мной.
Подхватив с ветки куртку, я двинулся за ней к транспортному средству – чему-то вроде мотоцикла. И только совсем уж вблизи разглядел, что у «мотоцикла» нет колёс! Он просто висел в воздухе в полуметре от грунта.
– Гравитационный привод? – пробормотал я, выронив от неожиданности куртку.
– Гравирепулсор, да, – кивнула она. – Чем ты так удивйен?
– У нас такого нет.
– Да што ес стало?? – изумилась она. – Дивно дело.
– Сам удивляюсь. Помоги мне понять, добро?
– Ох, я обычно то и делам, – вздохнула она. – Непросты случай як мне друге имя.
– «Сложные случаи твоё второе имя»? – переспросил я.
– Да, – она улыбалась.
– А первое? Как звать тебя?
Оценивающий взгляд был мне ответом. Возникло чувство, что смуглянка колеблется, назвать своё настоящее имя или прикрыться псевдонимом. Секундная пауза, и она произнесла:
– Осока.
Знакомо звучащее слово. Совпадение? Или нет? Я назвал себя.
– Добро, – сказала она. – Не бои се ехати на тутом аппарате?
– А что, есть альтернатива? Ну, в смысле, другой способ?
– Нет. Ногами не до?йдем.
– Тогда поехали.
Осока потянула вверх отвороты своих сапог, прикрывая ими колени. Мне показалось, что в крайнем положении они тихонько щёлкнули, фиксируясь. Девушка легко вспорхнула в седло, сделала жест себе за спину.
– Обойми мне, – приказала она, когда я сел за ней. – Крепко, не бои се, я не кусаю.
– А я и не боюсь, между прочим. Просто вдруг у вас это не принято.
– Мне не ес приятно або неприятно, – Осока строго покосилась на меня через плечо. – Так нуджно, або кости не сберешь.
– Нет, я не то сказал. Не то что «неприятно», а «не принято», не должно, не дозволено, разуме?
– Пшшш, – произнесла она, будто рассерженная кошка, и, взяв мои руки, соединила их у себя на талии. – Так! И держи.
Аппарат со свистом рванулся с места. Видимо, гравитационный привод был у него только подъёмным, а горизонтальное передвижение обеспечивал банальный реактивный двигатель под сиденьем.
– Я не брзо, спешити негде, – сообщила Осока. Действительно, полукруглая шкала между рукоятями руля, до боли похожая на обыкновенный спидометр, показывала зелёную светящуюся полосу едва ли на четверть длины. Но нельзя сказать, что это «небыстро»: воздух ощутимо бил в лицо, как на нормальном мотоцикле, когда едешь под 60. Интересно, какая у него предельная скорость, у этого гравицикла? Триста? Больше? Тогда на предельной без шлема не покатаешься, задохнуться можно. Чтобы не так дуло, я прислонился щекой к пёстрому головному убору Осоки… и непроизвольно дёрнулся, ощутив, что никакая это не «шапочка», а живое тело! Мягкий кожистый нарост, заменяющий причёску!
– Извини…
– Ништо, то нормално.
Летающий мотоцикл скользил над степью, не касаясь травы, воздушная волна оставляла за нашими спинами расходящиеся «усы» колышущегося сине-зелёного ковыля. Местность перед нами начала понижаться, по сторонам поднялись небольшие пологие холмы. Осока накренила гравицикл, закладывая правый вираж за один из них, и я увидел, куда она меня везёт. Пепелац. Более подходящее слово подобрать было трудно. На коротких толстых лапах-опорах посреди травы стояло нечто трудновообразимое, но явно сделанное из металла и явно способное летать. Сюрреалистическая скульптура древнего динозавра в духе Церетели, вот с чем его можно было сравнить. Роль туловища играл металлический куб со снятой на рёбрах фаской, из-под которого и были выдвинуты опоры. Хвоста – нечто вроде лежащего на боку американского железнодорожного контейнера, приваренного к кубу торцом. С другой стороны торчала массивная застеклённая «голова»-кабина. Сходство с динозавром в стиле техно несколько портили только массивные трубы четырёх ракетных двигателей, закреплённые на рёбрах «хвоста». Между двумя нижними была выдвинута довольно крутая рампа в нутро летающей колымаги. Не сбавляя скорости, Осока влетела по ней внутрь и затормозила в тесной квадратной каморке два на два метра. Я сошёл на пол – или палубу? – и пошатнулся. Почему-то было трудно дышать, и голова кружилась.
– Что, утомила езда? – снисходительно спросила моя спутница, и вдруг взгляд её сделался тревожным. Совершенно не церемонясь, она повернула
