важного, и помещу архив туда, где я буду за него совершенно спокоен. В Польше до войны была такая удобная вещь, как сейфы в банках. Заплатишь за год или за десять, получишь ключ, положишь все свои ценности — и живи спокойно. Один ключ у тебя, другой у банка, сейф открывается только двумя ключами сразу, банк надежно охраняется, а что самое главное — все можно сделать анонимно. Никто не знает, кто держит свои ценности в этом сейфе, Вольф Мессинг или Пинхас Шайнер.
Увези папки из дома прямо сегодня, драгоценная моя. Вот прочтешь мое письмо и сразу поезжай домой и выполни мою просьбу. Не думай, пожалуйста, любовь моя, будто я сошел с ума или же будто мне дали лекарства, от которых голова начинает плохо работать. Нет, я нахожусь в полном сознании и ясном уме. Ты же видишь, как ясно и четко излагаю я свои мысли. Да и доктора могут подтвердить, что с головой у меня все в порядке. Но даже если у тебя и останутся сомнения, моя дорогая, то все равно сделай то, о чем я тебя прошу. Я не успокоюсь, пока не узнаю, что моих бумаг дома нет. Если ты вдобавок к этому сменишь замки, то это будет совсем хорошо. Я вижу двоих человек, которые возятся возле нашей двери. Лица их мне незнакомы. Не открывай дверь никому из незнакомых, что бы тебе там ни говорили бы, любовь моя, и вообще будь осторожна. И лучше всего, пока меня не будет, ночуй у кого-нибудь из наших знакомых. Или же пригласи Машу пожить у нас полторы недели. Маша согласится, а вместе с ней тебе будет не страшно. Так и сделай — увези архив, смени замки и позови Машу! Считай, что я сошел с ума, если хочешь, но сделай все так, как я прошу, драгоценная моя!
Мне пока ничего не приноси, не надо. Впереди — день поста, чай мне дают, одежда для прогулок мне пока не нужна, потому что мне вообще не разрешают вставать. Консилиум соберут в понедельник, когда я уже буду в палате. Тогда уже мне потребуется одежда и меня можно будет порадовать чем-то вкусным. Суккот будет совсем близко, и я думаю, что парочка твоих замечательных холепцес[105] мне не повредит, скорее даже наоборот. Только ты, дорогая моя, с твоим кулинарным талантом, можешь из капусты и говядины сделать нечто волшебное, сделать блюдо, которое доставляет поистине райское наслаждение! Ты видишь, любовь моя, что я полностью в своем уме, если уж помню о твоих холепцес.
Завтра не навещай меня. Йом-Кипур не для посещения больных, к тому же мне ничего не надо, а увидеться нам все равно не дадут. Занимайся тем, чем должна заниматься в этот день каждая дочь Израиля. Послезавтрашний день посвяти своим делам, а в понедельник после полудня приходи с моей одеждой, чем-то вкусным и (о, я так и вижу, как ты хмуришься, читая эти слова, любовь моя!) — и курево тоже не забудь. Согласись, что будет странно, если я, едва выйдя из реанимации, начну бегать в магазин за куревом, без которого я не могу обходиться. Я же не позволю себе внушать мысль купить мне папиросы кому-нибудь из медсестер, ты же меня знаешь. Так что выбирай из двух зол то, которое меньше. Я обещаю, что буду курить умеренно.
Если бы ты только знала, дорогая моя, сколько всего я имею рассказать тебе. Я столько всего увидел этой ночью… Еще никогда в жизни я не заглядывал в будущее так далеко! Не спеши волноваться, любовь моя. Я много чего увидел, и хорошего, и плохого, и такого, чего вообще лучше не видеть, но хорошего все же больше, чем плохого. Много больше. И что самое главное, я так и не увидел новой мировой войны. Это самое главное.
Если ты еще не сообщила Ирочке, что меня положили в больницу, то не сообщай, не надо. Чего доброго, она еще уедет из санатория раньше времени, чтобы помогать тебе и быть рядом в тяжелую минуту. Никакой тяжелой минуты не существует, все нормально, пускай Ирочка спокойно долечивается. Эта путевка стоила нам таких трудов, что каждый час, проведенный в санатории, надо ценить на вес золота. Как же — цэковский санаторий! [106] Ты знаешь мое отношение к этому, дорогая моя. Воздух и вода во всех санаториях одинаковы, но одно слово «цэковский» уже гипнотизирует. Несмотря на то что ко всем, кто не имеет чина, там относятся без особого почтения, как следствие, без особого внимания. Недаром же Лазарь, который вхож повсюду, предпочитает ведомственные санатории рангом пониже. Русские очень правильно говорят, что лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в городе. Но если Ирочке так хотелось туда, то пускай будет туда. Ты понимаешь, любовь моя, что на всем белом свете у меня всего два близких человека — ты и твоя сестра.
Вот сейчас вспомнил, как негодовала Ирочка, когда ее приняли за мою тещу. Видишь, любовь моя, я помню даже такие давние события. С умом и памятью у меня все в порядке. Но зачем кривить душой, если все останется между нами, — ты действительно выглядишь лет на двадцать моложе своей сестры. И дело не в том, кто сколько перенес. На твою долю тоже выпало много горя. Ах, если бы я мог забрать себе все твои беды, драгоценная моя, чтобы ничто не омрачало твою жизнь! Дело не в горе, а в разности характеров. У тебя характер легкий, любимая, ты не помнишь обид и быстро забываешь неприятное. А Ирочка все помнит и любит на досуге покопаться в прошлом, извлекая оттуда одно лишь плохое. Она так упивается своими страданиями, что иногда ее просто тяжело слушать. Я понимаю ее, я все понимаю, но считаю, что так себя вести не следует. Не стоит жить прошлым, особенно если в этом самом прошлом столько горя. Лучше уж постараться вспомнить что-то приятное, а плохое в свой черед само вспомнится.
Пора заканчивать, любимая моя. Около меня встала строгая медсестра, которая собирается ставить мне очередную капельницу. Одна рука будет занята, и писать я не смогу. Поэтому я с тобой прощаюсь.
Целую тебя тысячу раз, любовь моя.
Твой В.
Дорогая моя Аидочка!
Я так и знал, что ты, несмотря на мою просьбу, придешь сегодня в больницу. Для этого даже не надо было быть Вольфом Мессингом, достаточно просто знать тебя так, как знаю я.
