У меня все в порядке. Еще один Йом-Кипур пережит. Завтра меня переведут в палату. Хочу предостеречь тебя, драгоценная моя, относительно доктора Вячеслава Александровича, который сегодня дежурит. Между нами говоря, он глуп как полено, несмотря на то что имеет кандидатскую степень. Но талес[107] еще не делает евреем, а диссертация не дает ума, если его нет. Свою глупость Вячеслав Александрович старается компенсировать важным видом и заумными рассуждениями. С родственниками больных он резок и любит рассказывать им всякие вымышленные ужасы, чтобы лишний раз подчеркнуть таким образом важность своей работы и собственную значимость. Он расскажет тебе, что я повис между землей и небом, что я уже обеими ногами ступил в могилу и что только благодаря его стараниям я еще жив. Не слушай этого дурака, драгоценная моя! Его стараниями пускай пользуются наши враги, а мы уж как-нибудь сами побережемся. Пропускай его слова мимо ушей, прочти мое коротенькое письмецо и иди домой, не беспокоясь обо мне.
Благодарю тебя за то, что выполнила мою просьбу. Надо было попасть в больницу, чтобы в голову пришли правильные мысли. Сегодня еще кое о чем подумал, но писать об этом долго, я лучше расскажу тебе завтра, когда ты ко мне придешь. Здесь довольно странные порядки. В палате посетителям более получаса оставаться не разрешают, но если спуститься вниз или выйти во двор, то можно сидеть и разговаривать сколько угодно. Ты спросишь, откуда я все это знаю, если лежу на койке и никуда не хожу. Но я же Вольф Мессинг. Чем мне развлекаться здесь, как не чтением чужих мыслей?
Да, о чтении. Дорогая моя, принеси мне завтра «Неправедное счастье»[108]. Вдруг захотелось какого-то легкого, знакомого чтения. Только оберни, пожалуйста, книгу в бумагу. Так и обложка будет сохраннее, и не будет бросаться в глаза, что я читаю «старорежимную книгу».
Спасибо тебе, любимая моя, за все, что ты для меня делаешь! Чувствую твою любовь всегда, несмотря на стены и расстояния, нас разделяющие. Твоя любовь — лучшее лекарство для меня.
Целую тебя, обнимаю тебя, хочу петь о том, как я тебя люблю!
До завтра, драгоценная моя! Но не приходи раньше половины первого, чтобы не ждать понапрасну.
P. S. Еще раз напоминаю, что Вячеслав Александрович глуп как полено, несмотря на свой «профессорский» вид.
Любимая моя Аидочка!
Получил твою телеграмму и сразу же сел писать письмо.
Рад, что ты благополучно доехала и благополучно устроилась. Я знал об этом и без телеграммы, но мне все равно было приятно получить ее.
В твоей телеграмме было одно лишнее слово «скучаю». Не скучай, драгоценная моя, не начинай свой отдых со скуки. Предоставь скучать мне, а сама отдыхай и лечись. Ирочка прекрасно заботится обо мне. Конечно же, никто не в силах заменить мне тебя, но если кто-то и может окружить меня заботой, кроме тебя, так это Ирочка, которая знает все мои привычки.
Драгоценная моя! То, что вместо двух путевок Гастрольбюро дало нам одну, было не случайно. Ты понимаешь. Поэтому тебе незачем переживать и скучать. Или ты поехала бы в Карловы Вары одна, или бы никто не поехал. Благодарение Богу, который дал тебе такую возможность! Я в свое время изъездил Европу вдоль и поперек. В Карловых Варах, правда, не был, но зато бывал в Праге и Оломуце. А ты, драгоценная моя, не выезжала западнее Львова. Тебе тоже надо посмотреть Европу, так что смотри и наслаждайся отдыхом. Когда поедете в Прагу, непременно побывай там, где я советовал. Прага, конечно, не Будапешт и тем более не Вена, но тоже красивый город.
Не скучай без меня! Вспомни лучше, что в прошлом году мы дважды отдыхали вместе. Это было замечательно, и пусть приятные воспоминания развеют твою тоску. Немножко горького делает сладкое еще более сладким, любимая моя. Ты посмотришь мир, побываешь в Европе, а на будущий год мы снова поедем куда-нибудь вместе. Если ты не против, я бы съездил в конце весны или в начале лета в Палангу. Можно приурочить к отдыху выступления в Вильно и Риге, дать парочку выступлений в самой Паланге, а затем уже начать отдыхать. Видишь, какой у тебя бережливый муж! Так и норовит сэкономить на дорожных расходах! Хотя, конечно, если говорить начистоту, то это ты у нас бережливая и не даешь мне тратить деньги понапрасну. Я всегда привожу тебя в пример, моя несравненная Аидочка. Ты — мой эталон! Ты эталон всего, потому что ты совершенна во всем. Не смущайся и не красней, когда прочтешь эти строки. Я написал правду, чистую правду, любимая моя. Такие люди, как ты, показывают всем прочим (и мне в том числе), к чему стремился Бог наш, создавая человека. На некоторых посмотришь и скажешь: «Не стоило и утруждаться ради таких», а глядя на тебя, остается только качать головой и восхищаться.
Сразу же после твоего отъезда, любимая моя, я засел за разработку новых опытов. Дело движется плохо, потому что с годами я становлюсь все больше и больше придирчивым. Мне уже хочется не только поражать людей, но и заставить их задуматься над тем, как далеко могут зайти человеческие возможности. Снова ломаю голову над тем, в каком виде можно включить в программу то, что никак не получается в нее включить[109]. Передо мною стена, которую невозможно преодолеть. Жаль, очень жаль, что моя программа остается без самых эффектных номеров.
