— Так вот. Сделайте визит госпоже Вальтер, которая вас очень ценит, и постарайтесь ей понравиться. Вот там ваши комплименты будут уместны, хотя она порядочная женщина, — поймите, вполне порядочная женщина. О, не надейтесь… сорвать там что-нибудь в этом отношении… Вы можете получить большее, если сумеете себя поставить. Я знаю, что положение ваше в газете пока очень скромное. Но не бойтесь ничего, они принимают всех сотрудников с одинаковым радушием. Послушайтесь меня, сходите туда.
Он сказал, улыбаясь:
— Благодарю вас. Вы ангел… мой ангел-хранитель.
Потом они заговорили о других вещах.
Он сидел долго, желая доказать, что ему приятно быть с ней; и, уходя, просил еще раз:
— Итак, решено? Мы друзья!
— Решено.
И, так как он заметил действие комплимента, сказанного им раньше, он подкрепил его, добавив:
— Если вы когда-нибудь овдовеете, я выставлю свою кандидатуру.
И поспешно вышел, чтобы не дать ей времени рассердиться.
Визит к г-же Вальтер несколько смущал Дюруа, так как он не был приглашен бывать у нее и боялся сделать неловкость. Патрон был к нему благосклонен, ценил его услуги, предпочитал его другим для трудных поручений; почему бы ему не воспользоваться его расположением для того, чтобы проникнуть к нему в дом?
И вот, однажды утром, он рано поднялся и отправился на рынок, где приобрел за десять франков два десятка превосходных груш. Старательно запаковав их в корзину, для того чтобы они имели вид привезенных издалека, он отнес их привратнику г-жи Вальтер вместе с визитной карточкой, на которой написал:
«Жорж Дюруа покорнейше просит г-жу Вальтер принять эти плоды, полученные им сегодня утром из Нормандии».
На следующий день он нашел в редакции, в своем ящике для писем, конверт с ответной карточкой г-жи Вальтер, «сердечно благодарившей господина Жоржа Дюруа и принимавшей у себя каждую субботу».
В ближайшую субботу он отправился с визитом.
Вальтер жил на бульваре Мальзерб, в собственном доме, часть которого, как человек практический, он отдавал в наем. Единственный привратник, помещавшийся между двумя входными дверьми, отворял дверь и хозяину и жильцу, придавая обоим входам вид важного богатого особняка благодаря своей выправке церковного швейцара, белым чулкам, плотно обтягивающим жирные икры, и ливрее с золотыми пуговицами и ярко-красными отворотами.
Приемные комнаты находились во втором этаже; в них вела передняя, обтянутая материей, с портьерами на дверях. Два лакея дремали, сидя на стульях. Один из них взял у Дюруа пальто, другой завладел его палкой, отворил дверь, опередил гостя на несколько шагов и, прокричав его имя в пустую залу, отступил в сторону и пропустил его.
Молодой человек в замешательстве смотрел во все стороны, пока не заметил в зеркале несколько человек, сидевших, казалось, где-то очень далеко. Сначала он ошибся направлением, введенный в заблуждение зеркалом, потом, пройдя две пустые залы, вошел в маленький будуар, обтянутый голубым шелком с лютиками, где четыре дамы беседовали вполголоса, сидя вокруг круглого столика, на котором стояли чашки с чаем. Несмотря на самоуверенность, которую Дюруа приобрел благодаря жизни в Париже и в особенности благодаря своей профессии репортера, постоянно приводившей его в соприкосновение с важными липами, он почувствовал себя смущенным обстановкой приема и странствованием по пустым залам.
Ища глазами хозяйку дома, он пробормотал:
— Сударыня, я позволил себе…
Она протянула ему руку, которую он, поклонившись, пожал, и сказала:
— Вы очень любезны, сударь, что пришли навестить меня.
И указала ему на кресло, в которое он почти упал, так как оно показалось ему значительно выше, чем было в действительности.
Некоторое время все молчали. Затем одна из дам возобновила начатый разговор. Речь шла о том, что стало холодно, но все же недостаточно для того, чтобы прекратилась эпидемия тифа или стало возможным кататься на коньках. И каждая высказала свое мнение о наступающих в Париже морозах; затем все стали обсуждать вопрос о том, какое время года предпочтительнее, приводя при этом те обычные банальные доводы, которые застревают в умах, словно пыль в комнатах.
Легкий стук отворяемой двери заставил Дюруа обернуться, и сквозь два стекла без амальгамы он увидел приближающуюся толстую даму. Когда она вошла в будуар, одна из посетительниц встала, пожала всем руки и вышла; и молодой человек следил взглядом, как удаляется через несколько комнат черный силуэт ее платья с блестящей отделкой из джета.
Когда движение, вызванное перемещением лиц, улеглось, разговор внезапно, без всякой связи с предыдущим, перешел к вопросу о Марокко, о
