Взгляд цепляется за слово «абьюз» и я замираю. Господи, если это правда? И Ник подвергался не только избиениям, но и сексуальному насилию. Отсюда, возможно, и идёт его наклонность причинить боль своим жертвам. Хотя любительниц его мира трудно назвать жертвами, но всё же. Он признался, что выбрал именно эту модель поведения, чтобы выплёскивать ярость, которую он испытывает. А это чувство идёт тоже из детства. Дети, которые подвергались таким действиям, начинают ощущать нарушение физических и эмоциональных границ. И чтобы в будущем избежать этого, вырастая, у них увеличивается необходимость выработки защитной стратегии выживания. Ник же физически очень развит, как и умственно, обезопасил себя со всех сторон. Вследствие всего у него нарушилась способность к установлению эмоциональной близости и выражению внутренних переживаний и чувств. Он закрылся в себе. При этом, если у него остались воспоминания об ужасающем насилии, то он понимал, что с ним делают. А теперь же это вылилось в желание унижать и причинять боль другим прикрываясь тематическими отношениями. Так он находит баланс между настоящим и прошлым.
– О, господи, – судорожно выдыхаю и поднимаю голову к потолку, откладывая ноутбук.
Бесчеловечно испортить такого мужчину, разорвать его внутри и оставить самого подлатывать раны. Как после всего Ник продолжает спокойно помогать своему отцу? Я чувствую, что это он. Виноват в том, насколько мне сложно разбираться в душе человека, который стал мне дорог. Как его мать и сестра живут рядом с извергом? Почему же Ник ничего не делает, чтобы наказать его?
Готова ли я бороться с его демонами? Я не люблю Ника, а всего лишь наслаждаюсь им, испытываю полный спектр эмоций и тону в них. Но если я правильно понимаю, то он не остановится на лёгких шлепках, пойдёт дальше. Для меня же это слишком болезненно, опасно и страшно. Вернуться в ночь, не зная, увижу ли когда-нибудь солнце. Ведь его поработили воспоминания и их не стереть, как и зависимость от этого.
В висках неприятно давит, а глаза от усталости слезятся, или же это потому что понимаю, насколько глубоко и я повязла в Нике. Не знаю. Голова не соображает, а только информация, которую вытащила из статей по психологии, крутится снова и снова заставляя дрожать от ужаса и жестокости.
Бросаю взгляд на телефон, замечая конвертик и под ним номер Ника.
Одно сообщение, которое я даже ещё не успела прочесть, вызывает улыбку на моем лице и новую затягивающую тоску.
– Заботливый папочка, – хмыкаю и выключаю прикроватную лампу.
– Извращенец, – комментирую его сообщение.
Тихо хихикая, набираю ответ:
Переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок, пока в руке сжимаю телефон. Я уверена, что он никогда не откажется от роли Доминанта в своей жизни. С этим смириться готова. Но вот с садизмом придётся что-то придумать. В мозгу вспыхивает слово «сессия», и я жмурюсь, тряся головой, дабы сбросить с себя эти мысли. Не могу даже представить себе, что Ник после того, как был со мной, едет к какой-то нижней и бьёт её. Не хочу верить в это.
Телефон вибрирует, и я тут же подношу его к лицу.
Я цокаю и закатываю глаза из-за его пошлости, отправляя:
Пишу не то, что хотела бы. Да я готова забросать его сообщениями вроде: «Где ты был?», «Ты был на сессии?», «Ты был на свидании?», – и всё в таком духе. От каждой фантазии в голове я испытываю снова эту неприятную ревность. Но не имею на неё права, как и на него. И должна верить ему, ведь он говорил, что у него есть только я.
Я уже громче хихикаю довольная своим ответом на его вульгарщину, как мой телефон звонит и высвечивает его номер.
– Да, мистер Холд, я вас слушаю, – официально произношу вполголоса, постоянно хрюкая от смеха.
– Это совершенно неостроумно, мисс Пейн, – фыркает Ник.
– Зато очень весело.
