В полночь, когда ветер утих и капли дождя стали падать все реже и реже, с горы раздался какой-то шум – громкий топот и голоса.
Сидеть в дупле старику было так скучно, что он очень обрадовался голосам. Открыл глаза, поднялся во весь рост и осторожно высунул голову из дупла.
Что же он увидел?
С горы к дереву шли не люди, а горные чудища. Красные, синие, зеленые. У кого было три глаза, у кого два носа, у кого рог на лбу, у кого рот до ушей. А только такой шишки, как у Гоэмона, не было ни у одного чудища. Гоэмон еще больше испугался. Он присел в дупле и так съежился, что стал чуть ли не меньше своей собственной шишки.
Тем временем чудища с воем и ревом подошли к самому дереву и стали рассаживаться на траве. Главное чудище село посредине, а по бокам полукругом уселись чудища поменьше. Потом все они достали из карманов фарфоровые чашечки, рисовую водку и стали угощать друг друга, совсем как люди. Сначала пили молча, потом хором запели песню, а потом вдруг одно маленькое чудище вскочило, выбежало на середину круга и пустилось плясать. За ним пошли в пляс и остальные. Одни плясали получше, другие похуже. Когда пляска кончилась, главное чудище одобрительно кивнуло головой и сказало:
– Хорошо, очень хорошо! У нас сегодня весело. Но только вы все пляшете одинаково. Вот если бы хоть кто-нибудь сплясал по-другому, по-новому!
Старик все это слышал. Он сначала сидел в дупле и боялся открыть глаза. Но потом понемногу его стало разбирать любопытство. Он осторожно приподнялся и чуть-чуть высунул голову наружу, так что только его левый глаз был над дуплом, а правый глаз, нос и шишка оставались в дупле. А когда Гоэмон увидел, как весело чудища пляшут, он совсем забыл про страх. Ноги у него так и заерзали. Но в дупле было тесно – там не то что плясать, а и пошевелиться нельзя было.
И вдруг Гоэмон услышал, как главное чудище проговорило: «Вот если бы хоть кто-нибудь сплясал по-другому, по-новому!» Тут старику до смерти захотелось выскочить из дупла и поплясать на свободе. Нет, страшно! А вдруг съедят?
Пока он так раздумывал, чудища принялись все разом хлопать в ладоши, да так дружно и весело, что Гоэмон больше не мог утерпеть.
– Эх, чего бояться! Попляшу в последний раз, а там пускай едят!
Он оперся рукой на край дупла, перекинул ногу и выскочил прямо на середину круга.
Чудища даже перепугались. Повскакали с мест, всполошились:
– Что такое?
– Что случилось?
– Человек!
А старик, не слушая ничего, давай плясать! То подскочит, то пригнется, то сожмется, то вытянется, то направо забежит, то налево отойдет, то волчком завертится. Пляшет и покрякивает:
– Э-э, коря, э, коря…
Чудища засмотрелись на него, стали притопывать ногами, прищелкивать языком, бить в ладоши.
– Здорово!
– Ярэ!
Когда Гоэмон наконец выбился из сил и остановился, главное чудище сказало:
– Вот спасибо, старик! Мы сами любим поплясать, а такой пляски еще никогда не видели. Приходи завтра вечером, спляши нам еще раз.
Гоэмон только улыбнулся:
– Ладно! Я и без вашего зова приду. Сегодня, по правде говоря, я не собирался плясать, не приготовился. А уж к завтрашнему вечеру я припомню все, что плясал в молодости.
Тут чудище, которое сидело справа от главного, сказало:
– А может, старик задумал нас обмануть и не придет? Надо взять у него что-нибудь в залог.
Главное чудище кивнуло головой:
– В самом деле надо.
– Но что же у него взять?
Чудища зашумели. Одни кричали: «Шляпу!», другие: «Топор!»
Но главное чудище подняло руку и, когда все замолкли, сказало:
– Лучше всего взять у него шишку со щеки. Я видал людей и знаю, что такой шишки ни у кого нет. Наверно, это очень драгоценная вещь.
У Гоэмона от радости задрожали руки и ноги. Но он притворился, что ему очень жаль своей шишки.
– Лучше вырвите у меня глаз, – закричал он, – лучше выдерните язык, оторвите нос, уши, но только, пожалуйста, не трогайте шишку! Я столько лет ношу ее, я так берегу ее. Что я стану делать без шишки?
Главное чудище, услыхав. это, сказало:
