обомлел от ужаса. Кинулся он искать спасения в храме Додзедзи, и спрятали его монахи под большим колоколом. Притаился там Антин, чуть дышит.
Вползла огромная змея во двор храма и уставилась сверкающими глазами на колокол. Потом обвилась вокруг него кольцами и несколько раз ударила по нему хвостом. Жалобно загудел колокол, а у змеи из глаз кровавые слезы потекли.
Наконец змея уползла. Смотрят, а колокол раскалился докрасна. Подняли его монахи с земли, когда он остыл, смотрят, а под ним лежит только горстка пепла – все, что осталось от молодого монаха.
Последняя песня
Давно, давно это было.
На одном из островов Мацусима жил в сельском храме мальчик по имени Миятие. Тихий и задумчивый, нравом и лицом он был похож на девушку. Не манили его резвые игры сверстников. Больше всего на свете любил Миятие слагать стихи.
Не раз посылал он свои танка[57] в столицу, и самые прославленные поэты при дворе императора приходили от них в восторг:
– Какие прекрасные песни! Сразу видно, идут они из глубины сердца.
Только об одном мечтал Миятие, только одно не выходило у него из головы:
– Ах, если бы мне попасть в столицу! Там поучился бы я поэтическому искусству.
Но настоятель храма не соглашался отпустить мальчика в трудный путь:
– Учиться поэзии – дело похвальное, но летами ты еще слишком мал. Не по силам тебе дальняя дорога. Нет, и не проси меня, я не дам своего согласия. Подожди, пока вырастешь.
Не вытерпел Миятие и однажды потихоньку убежал из храма.
На рыбачьей лодке переправился он через морские волны. Перед ним расстилались поля, высились горы, и даже с самой высокой горы нельзя было увидеть столицу… Но не испугался мальчик, а решил идти день и ночь.
Вот миновал он большое селение Сиогама, оставил за собой высокие стены замка Тагадзе… Уже поздно вечером вышел он на равнину Миягино. Куда ни взглянешь – всюду голубые от лунного света высокие травы.
И тут мальчик сложил начало танка. Легко-легко, словно сами собой, родились три первые строки:
Долго думал Миятие, как завершить танка. Он глядел то на небо, то на землю, но напрасно: в голове не рождалось ни одной мысли. Казалось, вдохновение улетело от него навсегда.
Горько стало мальчику. Угасла в нем вера, что он станет поэтом. Усталость и тоска одолели его… Упал он на землю и умер. А умирая, все повторял слова своей неоконченной песни:
– В небе луна одна…
– Бедный мальчик, вот горемыка! – пожалели о нем крестьяне ближайшей деревни. Похоронили они его труп возле дороги и насыпали над ним невысокий холмик.
Но с той поры на равнине начал появляться каждую ночь призрак мальчика. Голосом, печальным, как шелест сухого камыша, он повторял:
– О, стыд! О, горе! – И призрак со стоном исчезал во тьме.
Слух об этом дошел до настоятеля храма. Он разыскал могилу мальчика и пролил над ней слезы.
– О, зачем ты ослушался меня! Но я отпускаю тебе твой грех. Утешься же, твоя песня не останется незаконченной.
И он громко произнес два последних стиха:
После этого призрак мальчика перестал бродить по ночам. Его последняя песня была наконец завершена.
Так говорит старинное предание.
Старуха-ниточница
Вот что рассказывают в городе Сэндай.
У одного мастера, делавшего зонты на продажу, стояла в нише парадной комнаты глиняная фигурка старухи-ниточницы. Выла она так похоже вылеплена, как живая.
Однажды мальчишка-ученик продевал нитки сквозь ребра зонтов. Дело у него не спорилось, все нитки спутались в клубок, не найдешь ни конца, ни начала, хоть плачь.
– Старуха-ниточница, старуха-ниточница, старуха-ниточница, – жалобно позвал мальчик, – помоги мне нитки распутать.
Вдруг спустилась старуха с полки и говорит:
– Как не помочь такому славному мальчику! Давай, сынок, я живо сделаю.
