половиной тысячи коробок спичек, или шестьсот двадцать пять упаковок презервативов Армавирского завода резиново-технических изделий, а я смотрел на нее, одиноко лежавшую под раковиной в умывальной комнате, и все никак не мог решиться поднять и приголубить. Хорошо, что кто-то кашлянул на входе и тем самым положил конец моим раздумьям. Кстати, на эти туалетные деньги я не купил ничего из вышеперечисленного ассортимента, просто взял четыре бутылки водки, потому что мы ехали на фронт, а наркомовские сто граммов, насколько мне было известно, еще никто не отменял…
На варненском направлении нас с Курдюжным разлучили, но он успел шепнуть мне, чтобы я «глядел в оба и разъяснял людям ситуацию». Я ответил резко: «Да пошел ты…» – но так тихо, что он, видимо, не услышал.
Компания у нас подобралась правильная, то есть, все курили, пили, изредка матерились. После третьей определился вожак, акула пера Виталик из Мурманска, который предложил сразу же скинуться на горюче-смазочные материалы для обратной дороги. Его немедля поддержал коллега Гена-друг (Виталик использовал именно такое наименование), и их единомыслие можно было легко объяснить тем, что оба ехали с женами, которые расположились неподалеку в женском купе. Так вот, тот, кто имел счастье отдыхать заграницей с супругой, всё уже понял, а для особо бестолковых даю намек: дело касается денег, которые, скорее всего, перекочуют в кассы барахольных магазинов в первую же неделю. Впрочем, Виталик и Гена-друг назвали бы меня неисправимым оптимистом, потому что в их случае деньги испарились уже на второй день. Именно поэтому они, предвидя неладное, и выступили с похвальной инициативой, которую мы с тамбовским поэтом Вениамином без раздумий одобрили.
Ехали весело, беззаботно, а волнения начались перед таможней в Русе. Каждый вез с собой денег гораздо больше положенной тридцатки, и вопрос, куда их заныкать, был самым актуальным. Предлагались десятки вариантов, в том числе и совсем уж экзотические и даже можно сказать неприличные, но к единому мнению мы так и не пришли, решив пробиваться за кордон каждый сам по себе. Поэта от волнения прошибла «медвежья» болезнь, и он то и дело гонял в туалет, но Гена-друг не поверил ему, предположив, что это он там местечко для денег высматривает, а вожачок Виталик добавил, мол, поэт, если он настоящий, должен быть бессребреником, особенно, когда его зовут Вениамином. Сам поэт был бледен и на шутки отвечал глуповатой улыбкой, хотя лицо имел строгое и умное. Что же касается меня, то я поступил проще всех: свои триста рублей положил в пиджак и повесил его в купе на самом виду. Когда же поезд остановился, и таможенники без боя взяли его, Виталик придумал отвлекающий маневр: турнир по армрестлингу на звание чемпиона купе. В полуфинале мне достался поэт Вениамин. Именно в тот момент, когда он уже дожимал мою руку, объявились казенные люди, и при их появлении я начал медленно выправлять положение под «давай, давай» второй полуфинальной пары. На наше счастье один из таможенников оказался моим коллегой по спорту, который мой друг Владимир Ильич Азаров, уже однажды упоминаемый мною, называл третьим по интеллекту после «крестиков-ноликов» и перетягивания каната. Мы сошлись в смертельной схватке, и я, слегка раскачав его руку, рывком припечатал ее к поверхности стола. Мой соперник захотел тотчас реваншироваться, но тем самым лишь навредил своей руке. «Брзо, брзо», – сказал он, массируя ее и поводя туда-сюда головой. Парень он был крепкий и симпатичный. Они спросили нас, не везем ли мы чего-нибудь нехорошего, вроде оружия и наркотиков, и мы честно ответили: нет. Не везли мы также лишних денег и лишней водки и сигарет, потому как спортсмены не пьют, не курят и не ходят по магазинам. Засим досмотр и завершился. Уходя, обиженный мною таможенник что-то быстро сказал мне по-болгарски. Поэт Вениамин впоследствии перевел его фразу, как «ничего, следующий раз я тебе покажу!», так рассмешив Гену-друга, что тот налил мимо стакана, а это уже было совсем не смешным – также как и то, что у их с Виталиком жен спустя четверть часа конфисковали десять блоков сигарет, кстати, болгарских…
На вокзале в Варне мы высадились тем не менее в замечательном расположении духа. Было тепло, солнце сияло во все стороны, и в воздухе стоял тот самый неповторимый аромат приморского юга, который вмиг сообщает хорошее настроение. Комбат Курдюжный, проходя мимо меня, подтянул портупею и сказал негромко, к о н с п е р а т и в н о: «Бди!», тем самым вернув меня, расслабленного и умиротворенного, в суровые, фронтовые будни. Само собой, от хорошего настроения остался один пшик, и, видимо, поэтому я продремал почти всю дорогу до нашей прекрасной обители.
Назвав ее прекрасной, я ничуть не преувеличил. Это был оазис у моря, напоминавший дендрарий. Воздух источал легкий запах роз, коих здесь было немыслимое количество. Реликтовые деревья с причудливыми кронами и с кое-где переплетенными, вылезшими на поверхность корнями создавали естественный шатер, и лучи солнца, пробираясь в щели, окрашивали все золотистым цветом.
Поселили нас в старом, двухэтажном здании, и мне достался номер на троих. Третий пока не прибыл, а кто был вторым, вы, наверное, догадались. Когда я вошел, он уже повесил штабную карту, сменил подворотничок, искупался в «Шипре» после бритья и сидел за столом с болгарской газетой в руках.
– Где тебя черти носят? – приветливо спросил он, увидев меня.
– Проводил рекогносцировку местности, – ответил я и уронил на пол сумку, в которой радостно зазвенели бутылки. – Выявил дислокацию противника. Это многоэтажная «свечка» напротив нас.
– Ты «Нарзан» там не побей, разведчик, – буркнул Курдюжный, углубляясь в газету.
Однако не прошло и трех секунд, как он газету отставил и заговорил обиженно:
– Вот опять же об этой твоей «свечке»… Ее только открыли. И кто, ты думаешь, там живет? Немцы, венгры, любимые тобой поляки, даже румыны, а мы здесь, в этой старой рухляди!
– Но мне лично здесь больше нравится, – сказал я. – Здесь как-то прямо по-солдатски. Кто у нас третий, не знаете?
– Какой-то корреспондент из Кишинева, – нехотя ответил комбат. – Какая тебе разница? Не полячка, не волнуйся.
– Что-то мне не нравится ваш настрой перед наступлением, командир, – сказал я. – Пойдем-ка на море или в спортзал.
