Вряд ли.
Значит, она и впрямь просчитала свои шаги? Хорошо бы увидеть всю картину, тщательно изучить каждое звено событий, связанных между собой.
А ведьмовская цепь, похоже, была отлично выкована – и она натягивалась все туже, перекрывая жителям кислород.
Сумеет ли он предотвратить очередной кошмар и уберечь людей от козней Катерины?
Гризельда спускалась с холма, возвращаясь в лавку. Она низко опустила голову, чтобы защититься от порывистого ветра, который пробирал ее до костей.
«Как там дела у Джейдона?» – подумала она.
Дурогородок погубил его. Идти на похороны своего бывшего друга Джейдон отказался наотрез.
С тех пор как его выпустили две недели назад, Гризельда поняла, что ей страшно.
И она боялась себя.
Это случилось как раз в тот вечер, когда его привезли. Джейдон еле-еле передвигался по дому, потом сел на диван, свернулся клубком, как младенец, положил голову ей на колени и сразу же уснул. Гризельда гладила его по волосам, что-то тихо напевая, но в ее душе уже зародилось непонимание. Она убаюкивала сына с любовью – так, как она не делала с тех пор, как исчез Джим, – и думала о Катерине.
Ее сын кидал камни в Катерину. В ее Катерину.
Она любила и ненавидела Джейдона.
Гризельда бережно приподняла край ворота футболки Джейдона. Он не проснулся. Вздрогнула, увидев ряды отвратительных шрамов от плохо заживших ран. Изуродованную кожу его спины. В течение периода наблюдения психиатр должен помочь Джейдону справиться со стрессом, но эти отметины останутся на всю жизнь.
Гризельда вспомнила, как она старалась подготовиться к приезду сына, и внезапно выпрямилась.
Каждый в Блэк Спринг знает и про его шрамы, и про то, что он натворил.
Проклятие останется с Джейдоном навсегда.
Гризельда взяла в руки шитье и опять принялась петь Джейдону колыбельную. Ее сердце разрывалось от любви и ненависти.
– Кружатся колеса, кружатся, автобус мчит по дороге…
Она проткнула ткань иглой и обрезала нитку швейными ножницами. Всякий раз, как у нее была свободна рука, она гладила Джейдона по волосам.
– Гудит сигнал, гудит, би-би…
Гризельда подняла взгляд, перестала шить и замерла.
Ее рука осталась лежать на голове Джейдона.
– Младенцы в автобусе плачут, уа…
Любовь и ненависть, любовь и ненависть.
– Мамаши в автобусе… едут…
Гризельда поняла, что ей хочется вонзить ножницы в горло Джейдону, ниже того места, где ритмично, в такт дыханию, двигался его кадык.
Совершенно рациональное желание, рожденное материнской любовью.
Может, убить его из милосердия? Джейдон не выживет в Блэк Спринг, а альтернативы у него нет. Неужели Гризельда не имеет права спасти своего ребенка, пожертвовав его Катерине?
И Гризельда Хольст, чье поэтическое чувство обычно не заходило дальше того, чтобы оценить претендующие на остроумие поздравительные открытки «Холмарк», оцепенела.
Мой единственный сын бросал в тебя камни.
Но я дам тебе мою кровиночку. Они заставили тебя убить твоего ребенка, но скоро ты получишь от меня достойное подношение.
Затаив дыхание, Гризельда прижала кончики ножниц к бледной коже на горле Джейдона. Плоть подалась.
Джейдон не шелохнулся.
Неожиданно Гризельда попыталась представить, как она будет жить без Джейдона. Ей не нужно будет прятать его, как постыдную тайну, о которой нельзя даже упоминать вслух.
Она будет жить без его припадков гнева и агрессии, направленных на нее и на Катерину.
Возможно, Катерина смилостивится над ней.
Но тут Джейдон зашевелился и положил ей руку на живот.
Обезоруживающий, инстинктивный жест ребенка, ищущего поддержки у матери, вернул ей рассудок.
Сердце отчаянно колотилось в груди, и она со сдавленным стоном швырнула ножницы в угол. Гризельда стиснула губы, изо всех сил стараясь восстановить самообладание.
– Тише, малыш, – произнесла она и принялась поглаживать Джейдона по голове. – Спи. Ты с мамой, все хорошо. У тебя никого нет, кроме мамы. Никто
