пестрел контрастами. Рядом с уныло-серыми девятиэтажками ютились одноэтажные домишки – где-то покосившиеся, с залатанными крышами, где-то крепкие, с новенькими окошками. Лаяли собаки, на заборе то тут, то там «висели» подвыпившие граждане, и складывалось однозначное впечатление – здесь царство нищеты и запустения, но завернув за угол, взгляд упирался в новенький торговый центр или шикарный особняк в стиле барокко, и такое соседство сбивало с толка. Как только это разнообразие раньше не бросалось мне в глаза?
Словно и не прожила тут долгую жизнь – все чужое: и дома, в основной массе серые, невзрачные, и люди – однообразная унылая толпа, одетая в темные одежды. Шапки, пальто, пуховики, сумки и перчатки – сплошь черная цветовая гамма. Будто повсеместный траур, поглотивший нацию: ни единой яркой детали, ни одного цветового пятна. Спешащие люди, иногда со скорбными выражениями на лицах, порой со зло поджатыми губами, они казались ненастоящими – ведь не могут быть все, как один.
Впечатление усугубляла погода: низкое свинцовое небо, грозящее вот-вот разразиться мелким противным дождем, а то и колючим снегом, северный ветер, пробирающий до костей, заставляющий ежиться и зарываться носом в шарф.
На фоне серости и холода убогость строений и однообразие, скудность, отсутствие индивидуальности – казались фантасмагорией.
Я передернула плечами, закрыла на мгновение глаза, вдохнула глубже обычного. Прохладный, влажный воздух прояснил мысли. Вспомнила, что приехала сюда отнюдь не критиковать архитектуру и чужие вкусы.
Словно поймав меня на предательской мыслишке, Третий вдруг пристально посмотрел в глаза, будто искал в них сомнения или проблески жалости. Я улыбнулась, не знаю, насколько искренне, может, чуточку вымученно – дорога утомила.
Я знала, что Третий наблюдает, готовится в любую минуту услышать мое отчаянное «передумала». Он не понимал, что как бы я не терзалась и не мучилась, не отступлю.
Есть люди, для которых намеченная цель – основной приоритет, краеугольный камень. Я – такой человек, и если на пути к цели придется лгать, делать невозмутимое лицо, убивать, то я пойду на это. Не с легкостью на душе – если хоть кого-то это сможет утешить. Вполне возможно, сама сожру себя после содеянного, но сделаю всё, что нужно.
Третий не знал, не верил, что я настолько хладнокровна. Не предполагал, что в скором времени его ждет небывалый сюрприз.
Мы сняли номер в гостинице, быстро распаковали нехитрые вещички, вымылись с дороги.
Я заказала кофе в номер и пока его варили, сгрызла ноготь на указательном пальце левой руки. Черт возьми, не подозревала, что нападет такой мандраж – впору было успокоительное пить, потому что сердце уже тогда колотилось в горле, а я ведь еще не знала, как буду осуществлять задуманное.
Третий вышел из ванной с влажными еще волосами и пока одевался, посматривал с большой долей иронии.
- Что, струсил, зайчишка серенький? – улыбнулся Мидас совершенно неуместно, словно имел в виду катание на горках, а не убийство.
Я предпочла пожать плечами, но руки от лица убрала подальше – чтоб не изгрызть все ногти - при таком-то внимании.
- Как ты думаешь поступить? Набросишься на бывшего и задушишь голыми руками, а потом сошлешься на состояние аффекта? Или нет, ты заколешь его ржавым ножичком из тех, которыми шпроты открывают. Угадал? – Третий глумился совершенно непостижимым образом, но это возымело интересный эффект.
Я вдруг совершенно успокоилась. И решение, что было мною принято в тот миг, показалось правильным, логичным.
- Осмотримся сперва, - буркнула в ответ, чтоб не расслаблялся.
Принесли кофе, который мы пили второпях.
Третий продолжал посматривать с ехидцей, словно не верил мне ни на грош. Я решила пропускать мимо ушей эти его прибаутки.
На улице смеркалось – прибыли мы под вечер, пока купались и вовсе сумерки на плечи опустились.
- Что ты собираешься делать? – поинтересовался Третий, когда вышли на улицу.
- Мы идем в гости к моему мужу, - ответила я, пряча лицо от ветра.
- С ума сошла! – восхитился Мидас, и вдруг засмеялся. – Ладно, посмотрим, что выйдет из этой сумасшедшей затеи.
А ведь затея, в самом деле, была сумасшедшая.
Убить человека только потому, что кто-то так хочет, и взамен получить возможность убить еще двоих.
