случалось, что иногда писали вместе тексты к каким-то нашим театральным событиям.
В своей работе Владимир был независим от традиций и устоявшихся форм — как в театре, так и в песне, — а для этого всегда нужно мужество. А еще был независим от слухов и сплетен, которых было громадное количество. Сейчас мы ищем аналогов, а такого явления, как Высоцкий, просто раньше не было. Все, что он сделал, настолько впервые, что к его творчеству и к его жизни нужны какие-то новые подходы. Нужен анализ именно на уровне явления. И подводить его под какие-то наши стереотипы, я думаю, не стоит.
Его песни — это особый сорт поэзии: во что выплавлялся в сердце звук, где-то услышанный, мы знаем, но как это происходило?! Еще раз скажу: мы были свидетелями некоего феноменального явления «Владимир Высоцкий».
Он все больше и больше обретал свободы в актерстве. Очень хотел играть Гамлета и безумно боялся. В последний год его Гамлет был негромким: все было внутри — он вел спектакль властно и нежно.
А когда Владимир тратился в концертах, то хотелось как-то его «притишить»: можешь потише, поменьше — нам и так интересно.
Приоритет Владимира в театре был абсолютен — и никто не был против. И была слава, в самом полном значении этого слова.
Ирина Шугунова
Я познакомилась с Высоцким, скорее всего, в 1975 году, на вечере у Гали Хелемской. Я приехала со сценаристом Вадимом Труниным. Так получилось, что в той компании я была самой младшей… Сколько же лет мне было тогда? Страшно вспомнить — совсем девочка…
У Гали Хелемской был тогда «салон» — столько знаменитостей! Я сидела совсем ошалелая: только успевала узнавать «кто есть кто»… Высоцкий приехал поздно. Послышалось: «Высоцкий… Высоцкий…» А у меня уже столько впечатлений, что я почти не обратила на него внимания. Потом Высоцкий пел в маленькой комнате… В самом конце — я на кухне мыла посуду — подошел ко мне:
— Можно я вас подвезу домой?
— Нет, спасибо. Меня отвезет Вадим.
Потом в течение примерно полугода в разных домах мне говорили, что Высоцкий спрашивал мой телефон… Конечно, он узнал его, в конце концов… И вот мы с Тамарой — это моя подруга — приехали к нему в гости. Сидели, пили чай, разговаривали… И вдруг Володя говорит:
— Хотите я вам спою?
Когда он пошел за гитарой, Томка говорит:
— Всю жизнь буду рассказывать детям, что Высоцкий пел для меня!
Володя вернулся с гитарой.
— А что вам спеть?
И я — о святая простота! — отвечаю:
— Я очень люблю Пастернака. Вы знаете «Свеча горела на столе»?
— Да, знаю.
И спел! Потом он пел свои песни, потом Тамара пошла спать, а мы всю ночь проговорили… Вернее, рассказывала я: о себе, о своих знакомых, о своей жизни, о жизни людей, которых я хорошо знала… А Володя в основном слушал. Я видела, что все это ему интересно…
А потом, уже после Володиной смерти, я почти все это прочитала в неоконченном «Романе о девочках»… Дело было так.
Мне позвонила подруга:
— Ты читала прозу Высоцкого? Нет? А у тебя было так? А это?
И начала читать… И вдруг я начала узнавать те мои ночные рассказы… Меня это потрясло!
А с той встречи началось наше общение… Года два мы общались очень близко, встречались очень часто. Разумеется, за исключением тех периодов, когда Володя был в поездках или в Москве была Марина. И это время — большие компании на Малой Грузинской, наши долгие разговоры — это мои университеты… В общем, я воспитана на этом.
В том же 1975 году Вадим Туманов устроил меня работать в бассейн «Москва» секретаршей Будкевича. Володя иногда появлялся в бассейне, привозил Марину в сауну. Помню, что я печатала какие-то стихи с его рукописей… Нет, ничего не сохранилось: ни рукописей, ни копий…
Тогда я посмотрела почти все спектакли с Володиным участием. «Гамлет» смотрела раз пять, не меньше. Я тогда многого не понимала… А потом никак не могла представить шекспировского Гамлета в джинсах, которые я подшивала…
Кстати, шмоток у Володи было огромное количество. Он мне однажды признался:
— Вот уже сколько раз езжу за границу и никак не могу избавиться от нашей ненормальной «покупательной способности»…
