Я сейчас понимаю, что у Володи были только очень хорошие, дорогие вещи. Рассказал мне такой случай:
— В Париже в двух магазинах стоят совершенно одинаковые туфли: в первом — за двадцать франков, во втором — за сто. Покупаю за двадцать. Через неделю они развалились. С тех пор я не покупал вещи в дешевых магазинах.
Рассказы? Вернулся из США и всю ночь рассказывал мне про Америку. Она произвела на Володю громадное впечатление, особенно потрясла его медицина. Он рассказывал про одноразовое белье, про медицинскую аппаратуру… Говорил, что Европа отстала лет на десять, а мы… Показывал всем сердечный клапан, который привез из Америки.
Вечер. У Володи на Малой Грузинской много народу. Слушали его записи. А мне тогда очень нравилась «Лирическая» («Здесь лапы у елей…»). Начинается эта песня, и кто- то хотел прокрутить пленку. Володя говорит:
— Нет-нет… Пусть будет эта песня.
И ко мне:
— Это же я тебе написал. Это твое.
А после смерти Володи читаю его сборник и вижу посвящение Марине… Я понимаю, что песня написана до нашего знакомства, что она и не могла быть посвящена мне… Но такой эпизод был.
А потом я стала «Ирухой-сеструхой», мы виделись очень редко. Однажды Володя привез в бассейн Ксюшу. Познакомил нас. Я очень обиделась…
И последняя встреча… Это был конец июня или начало июля 1980 года. Мне позвонил Сева Абдулов… Володя хотел, чтобы я приехала. Я приехала, они сидели у Нисанова. Я давно не видела Володю, он выглядел просто ужасно. Пришел Толя Федотов, принес ключи, мы спустились в Володину квартиру… А до этого он «выбивал» мне кооперативную квартиру. Спросил:
— Ну, как с квартирой — все в порядке?
— Все в порядке, но у меня нет денег…
Володя открыл ящик:
— Возьми сколько тебе надо.
24 июля в пять тридцать вечера Володя позвонил сам. Снова просил приехать. Приехать я не смогла. Утром 25 июля звонит Вадим Туманов:
— Высоцкий умер.
В 11 часов я позвонила на Малую Грузинскую. Трубку взял Любимов. Я попросила Янкловича:
— Валера, я могу приехать?
— Лучше не надо.
Я попрощалась с Володей только на похоронах.
Наталья Панина (История одной фотографии)
Мне очень хочется рассказать об одном дне из моей жизни. Как он запомнился, если извлечь его сейчас откуда-то из сладких и темных недр памяти, где лежат неприкосновенно у каждого запасы счастья. Никому и нигде это не рассказывалось и не облекалось в слова.
Был хороший, теплый, но уже по-осеннему тревожно-солнечный день. Осень 1978 года, 27 сентября. Около часа дня мы с Лилей шли в предварительные кассы за билетами на поезд. Выйдя из касс, мы пошли вверх к вокзалу. Слева — стенды филармонии. Скользя по ним взглядом, обжигаюсь на третьем: «Поет Владимир Высоцкий». Сначала не понимаю ничего, потом еще больше ошалеваю, досмотрев, что это же сегодня, в 15.00!!!
Через два часа! У нас! Поет Высоцкий!
Мое состояние и поведение далеки от мудрости, меня одолевают спешка, суета и тревога: да, билетов, конечно же, не достать, какое там! А цена? Денег у нас не хватит. Нет, так не бывает, чтобы мы попали, мне ведь никогда не везет… Все это проносилось в голове, пока бежали в филармонию.
Буднично, тихо и пусто у касс. Да, билеты есть. Где будет? В музыкальной раковине. Цену не вспомнить. Может быть, по 2 руб.?
Все было, есть, сбылось! Билетов купили четыре — еще Жоре и Мише. И опять бежать, опять проблемы: их же еще разыскать! Звоним в фотоцех. Все четверо работали в фотографии — я экономистом, Лиля в павильоне, Миша экскурсионным фотографом, а Жора на бассейне. Выложила все, захлебываясь. Мы, ожидая, покрутились в центре. Раздумывали, кому еще позвонить, но больше осчастливить было некого. Помню прибежавшего Жору, мы вместе пошли посмотреть на афишу — одну-единственную на третьем снизу щите, на небольшом листе бумаги черной краской от руки три слова: «Поет Владимир Высоцкий».
Администратор Владимир Гольдман, Иван Бортник, конферансье Николай Тамразов, Владимир Высоцкий и администратор Василий Кондаков в
