Владимир Высоцкий. Только самые близкие

Северодонецке. 1978 год

Здесь же купили цветы — три розы на недлинных стеблях. (Господи, букет Высоцкому!) А других цветов подарено и не было. Потом Жора пробовал фотоаппарат, снимая клумбы между филармонией и кафе. Погода портилась, стало пасмурно, похолодало. Народу уже волновалось вокруг много. А первоначальное безлюдье, оказывается, объяснялось тем, что афишу еще не видели. Концерт был объявлен буквально за несколько часов. Случайный, неожиданный.

Короче, народу набралось полная раковина. Говорят, и вокруг народ был, и на деревьях. Мы зашли попозже, поджидали Мишу с прогулки, а он задерживался, в спешке потерял портфель с паспортом, фотоаппаратом и прочим. Пришел, конечно, расстроенный. (Паспорт потом вернули, однако.) И очутились мы в задних рядах с правой стороны раковины. Не знаю, как сейчас, а тогда там стояли деревянные скамейки.

Начала концерта не помню… Совершенно не интересно и не нужно — казалось мне тогда. Сейчас я бы с удовольствием вспомнила, кто приезжал с Высоцким, что они делали. Но тогда — дальше, дальше, скорее бы!

И вот он быстро прошел по сцене к микрофону — маленький, стройный, гитара на перевязи. Начал с «Братских могил». Потом рассказывал о себе, о Таганке, о спектакле «Десять дней, которые потрясли мир», о Любимове. И пел, пел, пел…

Как странно и удивительно было слышать хорошо знакомые, любимые, много раз слышанные песни, еще и видя его. Потом потрясение после впервые услышанной «Всю войну под завязку…». Новых песен обрушилось много — одна другой поразительней: «Недостреленный», «Я полмира почти через злые бои…», «В ресторане по стенкам висят тут и там…». Но та, первая, — «…жжет нас память и мучает совесть, у кого, у кого она есть…». Это потрясение незабываемое. А его манера общаться с залом — такого ни до, ни после не было. Я это больше для себя пишу, открытия тут ведь не сделаешь, но какая потрясающая простота общения с залом и абсолютно четкая дистанция. Как будто он полем и притягивал, и сдерживал. Простота в нем была та, что «просто, как все гениальное», а не та, что «хуже воровства».

Потом мы с Лилей немного повыясняли, кто будет цветы дарить, обе боялись. Досталось мне, а она до сих пор простить себе не может, что отказалась. Жора фотографировал, захотел поближе подойти, и мы прошли, в первый ряд: он с фотоаппаратом, я с цветами. В первом ряду человек подвинулся, чтобы мы сели. Оказалось, тогдашний директор филармонии — Ещенко Василий Игнатьевич. После «Я не люблю…» пошла к сцене. Ног не было. Глаз, наверное, тоже, потому что лица Высоцкого, наклонившегося так близко, не видела… Только руку, коснувшуюся моей, запомнила. Неожиданно изящной, нежной и маленькой показалась она мне.

— Спасибо вам, Владимир Семенович, — прошептала я.

— Вам спасибо, девонька. Мне-то за что, я ведь еще ничего не сделал, — прозвучало в ответ.

Дальше помню рассказ о Париже и кусочек песни «Мы, Вань, нужны с тобой в Париже, как в нашей бане пассатижи». Так захотелось услыхать ее всю! Помню зал, который перестал быть публикой, который дышал одним дыханием и вытянул вперед шеи в едином стремлении видеть и слышать.

Концерт закончился. Распогодилось, появилось заходящее уже солнце. Мы вышли счастливые и ошеломленные, не понимавшие еще, что это первый и последний его концерт для нас.

У меня впереди была еще поездка в Москву, радость попасть на Таганку, увидеть «Десять дней, которые потрясли мир»…

Ревекка Шемякина (жена Михаила Шемякина)

— Ревекка, до знакомства в Париже вы знали Высоцкого?

— Знала, конечно, но только по песням. Ведь мы с Мишей уехали из России в 1971 году.

— А личное знакомство — когда и при каких обстоятельствах?

— Когда — это я вам точно не могу сказать, а вот обстоятельства были довольно интересные. Нас пригласил Миша Барышников, он танцевал в тот вечер в Гранд-Опера. Танцевал всего пять минут — кажется, отрывок из «Дон Кихота» — и еще было много всяких французов. Но когда вышел Барышников — ох, какие были аплодисменты!

А позже мы узнали: оказывается эти пять минут — как он прыгал, летал! — эти пять минут Миша танцевал со сломанной ногой. И когда мы вместе возвращались домой, Миша, выходя из лифта, чуть не упал.

После выступления он пригласил нас за кулисы, вот там мы и познакомились с Володей и Мариной.

— И, насколько я знаю, поехали в замок к Одиль Версуа?

— Да, нас всех вместе погрузили в машину, и мы поехали к сестре Марины — Татьяне, к Одиль Версуа. Володя много пел в тот вечер.

— И ваше первое впечатление?

— Ну, у нас как-то сразу все получилось. Сразу! С Барышниковым Шемякин так и не подружился, были знакомы — и все. А вот с Высоцким — сразу!