Как-то это неожиданно вышло, что все получилось сразу, в первый же вечер.
—
— Совершенно верно. Володя пел, я ревела. Миша тоже был совершенно потрясен. До этого, честно говоря, мы Володю не очень хорошо знали. Песни слышали, конечно, говорили о них, но… В ту пору мы же были питерские пижоны, любили классическую музыку и не очень обращали внимание на такого рода песни. А тогда… мы были потрясены!
—
— Все пошло очень быстро. Очевидно, на следующий день Володя с Мариной были у нас дома. Я помню, как в тот вечер мы пешком шли по Парижу… Володя и Миша очень любили идти вдвоем — и говорили, говорили, говорили. Они так подружились, что иногда Володя из аэропорта ехал прямо к нам. А Марина ревновала…
Однажды Володя прилетел, Марина где-то снималась, Миша был в Нью-Йорке, и он остановился у меня. И Марина была спокойна: по-моему, ревновала она Володю только к Мише. А к нам с Дорой (дочь Ревекки и Михаила Шемякиных) она его отпускала спокойно. Я потом Мише об этом рассказывала… Было исключительно уютно: я лепила, стояла у станочка. А Володя лежал на диване — у меня там был чудесный диванчик, телефон рядышком, все его любили. И вот Володя лежал на диване и читал. Что же он читал? По- моему, Ефремова — «Таис Афинскую».
—
— Довольно быстро. До этого Миша сделал диск Алеши Дмитриевича. И вообще, в этом отношении Шемякин — человек очень серьезный. Как только он с Володей познакомился, он сразу купил какой-то особенный — какой-то просто замечательный — микрофон. Мишенька же всегда все делает с размахом! И они сразу же начали работать. Миша сказал: «Володя, как только ты будешь приезжать, мы будем записывать. Это серьезная работа».
—
— Они записывали, а мы с Дорой сидели рядом. Я всегда там околачивалась, я же работала дома. Дора иногда сидела на полу. Марина приезжала и уезжала. А Володя всегда стоял — он мог записывать свои песни только стоя.
—
— Он постоянно был озадачен одним: кому-то надо достать лекарства, какие-то вещи — «друзьям надо!» — что-то еще… И я ему иногда что-то покупала. А Марина мне сказала однажды:
— Этот нескончаемый поток…
Она, конечно, все понимала, и сказала это почти с восхищением…
—
— Ну а как же! Мы сидели с Мариной у нас дома и ждали их. Ждали всю ночь, с ума сходили. Марина позвала Шемякина, а потом вышибла их из дома… Она приехала, мы сидели на кухне и курили, курили, курили. Я уж не знаю, сколько сигарет мы выкурили?! Марина сидела совершенно бешеная. Я говорю:
— Ну, Марина, давай с юмором к этому относиться…
А ей было не до юмора — она очень сильно переживала. А еще у нее утром съемка была — кажется, в «Марии- Антуанетте» — ей надо было быть свежей и красивой. А она сидела у нас на кухне и сходила с ума… Потом она все-таки уехала. Сказала мне:
— Как только они появятся — позвони.
Но вот только — был ли это тот самый случай?
—
— И она их выгнала… А поскольку Михаил поехал спасать Володю, то, когда раздался звонок в дверь, я была уверена, что Шемякин несет на руках Высоцкого… Открываю дверь, а моего Мишу держат под руки с двух сторон! С одной — наш здоровый консьерж, а с другой — какой-то незнакомый мужик, тоже здоровый… (Как выяснилось потом — распорядитель ресторана.) И Мишенька висит между ними, а Володи нет.
А можно ли это рассказывать?! Я тут не сплетничаю? Ну, если Миша вам рассказывал, ладно… Все мы — Володины родственники. Вся Россия — его родственники…
Так вот, Миша ничего не мог тогда сказать — тяжелый был Мишенька… Внесли его эти два здоровенных мужика и положили — бросили! — на кровать.
Миша на кровати, а я ждала — Володя же должен был прийти… Жду. Звонок. Открываю дверь — Володя стоит. Стоит! Сам добрался! И первые его слова:
— Ну, Мишка — гад! Друга бросил!
— Володенька, какое — бросил! Его же внесли! Еле дотащили!
А Володя ничего не видит и не слышит, у него — монолог:
— Мишка… Друга бросил!..
