если он все делает правильно, то сама система себя вознаграждает.
А вот система «Высоцкий» в наших условиях существовала без вознаграждения. Он не мог уйти ни в ту, ни в другую эмиграцию…
Вы понимаете, я пытаюсь объяснить схему, на которой держатся мои факты. Конечно, я субъективен, но одни факты могут ничего не значить.
Так вот, Высоцкий от общества не получал адекватного вознаграждения: зажимали, не давали, давили… А он по своей сути не мог сидеть и кропать потихоньку — ему нужен был выход. Ведь личность очень сильная… А любая сильная личность в условиях тоталитаризма или спивается и деградирует, или этого человека просто убивают. (Способов много, в том числе и самоубийство.)
Но Высоцкий был достаточно сильным и умным еще и в том плане, что его нельзя было где-то зажать и посадить. А в какое-то время была и внешняя защита — Марина, но чаще всего он защищался сам. И вот что еще важно: препараты, которые применял Высоцкий, ни сому (тело), ни личность не разрушают. Если бы он принимал их в каких-то умеренных дозах — мог бы еще долго жить и работать… Но на каких дозах шел Высоцкий — не известно, во всяком случае, не известно нам… Другое дело, что в последнее время он еще и пил — как вы выражаетесь: «уходил в пике». А сочетание алкоголя и промедола дает отвратительный эффект: пропадает всякое желание жить. Кстати, это бывает очень редко — полинаркомания. Я, например, не встречал таких людей, которые одновременно употребляли и водку, и наркотики.
А лечили-то Высоцкого не от того! Его лечили от физической зависимости, но, повторяю, Высоцкий был сильной личностью, и психологическая зависимость была главной. И все те методы лечения разрушали его больше, чем сами наркотики…
Так получилось, что в последнее время Высоцкий буквально «навалился» на меня!.. Хотя контакт у нас, можно сказать, был минимальный… Высоцкий часто заезжал к нам — Институт Склифосовского — заезжал просто так, безо всяких просьб… Никогда не выпендривался — всегда на равных. Заезжал, чтобы поддержать свой человеческий статус, — все-таки Высоцкий был человек! Понимаете, мы в Склифе насмотрелись: среди известных людей довольно много дерьма… Если рядом был концерт, брал с собой наших девчонок…
Но и за «лекарством» тоже приезжал… Извините, и я давал Высоцкому, — а кто из врачей не давал?! Но Склиф он щадил, наш институт был для него — опора…
А факты… В году, наверное, семьдесят восьмом Высоцкий приехал под самый Новый год. Я как раз дежурил тридцать первого декабря.
Приезжает:
— Ребята, срочно поехали! Умирает Эдик Володарский!
Реанимобиль был на вызове, и мы поехали на его машине. Взяли фельдшера, чемодан с набором и поехали в Матвеевское. Фельдшер — молоденькая белокурая девушка Люба.
Володя сказал, что один к одному — Марина Влади, и всю дорогу упрашивал:
— Ну дай Любе сесть впереди…
А я говорю:
— Ни фига! Я тебе девушку вперед не дам.
Потому что он гнал как сумасшедший! Когда мы приехали, меня, извините, тошнило. Володя рвал и метал: то под сто двадцать, то по нулям… Я ведь и на скорой, и на реанимобиле поездил — переносил нормально, а тут меня просто мутило.
Мы приехали. И что там получилось… Володарский ведь тоже большой специалист по этому делу, он прилетел из какой-то командировки и решил выпить рюмку коньяка. Выпил — и ему стало плохо. И тогда Володарский решил, что жена подсыпала антабус в коньяк, а тут Новый год… Что делать?.. И я должен был установить: есть антабус или нет.
Вижу, что реакции нет, говорю Володарскому:
— Знаете что, единственный тест — вторая рюмка.
— Я один не буду.
— Ну, наливайте всем четверым.
Все выпили, кроме Высоцкого:
— Мне еще к отцу надо заехать…
Володарский с опаской — но выпил. Все нормально. А потом Высоцкий прокатил нас по праздничной Москве, и мы с Любой еще успели к праздничному столу. Однажды летом — год уже не помню — приезжает Высоцкий, привозит свой первый французский диск… Утро, больных не было, мы сидим, пьем чай. Он покрутился, покрутился, говорит мне:
— Стас, я хочу тебе подарить диск.
Я был немного удивлен, никогда ничего у него не просил, даже не ходил на Таганку по его приглашениям. Достает диск, начинает подписывать: «Щербакову Станиславу Алексеевичу…» Я хмыкнул. Он поставил запятую. «…Славе! С пожеланием всего лучшего и добра много!»
Потом говорит:
— Только спрячь. Стас, я хочу, чтобы у тебя были все мои диски.
