вкопанный непротяженным настроением в ожидании. Но ни слова, ни образа не нужно: настороженная душа сразу схватывает, в чем дело, что перед нею стоит. Объятая ужасом и тоской она вся настраивается враждебно, запрещает воображению писать образы, останавливает мысленный ток и замирает, собравшись вся в одной незримой точке, как бы в потаенном метафизическом углу. И помысел тускнеет и уходит, так и не выразившись в раздельной мысли и не написавшись в образе, — а душа осторожно расправляется и приходит в обычный порядок. Весь этот процесс длится мгновение и не всякий замечал его. Но тот, кто захочет произвести соответственные наблюдения и научится ловить мысль в момент ее возникновения, без труда проверит все изложенное здесь учение о понятиях добра и зла.
18. Итак, понятия зла, не написавшиеся в образах, не пережитые в личной симпатии и даже не названные в слове, все же узнаются, различаются и изгоняются, они представляют собой объективные настроения зла. Личность, переживающая описанный процесс, стоит на точке зрения добра.
19. Так происходит дело в случае победы. Случается, что душа в нерешительности или в замешательстве не успевает спрятаться на спасительную точку зрения добра. Она медлит, но помысел еще чужд ей, она еще может его прогнать. Но в этот момент внутри нее совершается роковой поворот: она вдруг учуяла сладость помысла. Совесть требует решительных действий, но душа медлит — и вот она уже очарована, пленена сладостью, но еще сопротивляется, наконец, обессиленная оставляет усилия и целиком воспринимает помысел как нечто близкое, свое. Совершилась перемена точки зрения; в акте интуитивного постижения, сосредоточив внимание на порочном помысле, душа стала на точку зрения зла. Опять-таки этот процесс длится крайне малое время. Каждый день дает достаточно случаев наблюдать его. Всякое колебание — сказать или умолчать, съесть или не съесть, заснуть или не заснуть, и более утонченные движения гордости и других страстей с полной очевидностью обнаруживают, что есть два крайних способа созерцать понятия зла: как что-то чуждое, внешнее и как что-то близкое, свое. Между ними находится третий способ, где понятие зрится как нечто обольстительное, влекущее.
20. Итак, существует точка зрения добра и точка зрения зла. Большинству людей преимущественно знакома вторая. Став на точку зрения зла и почувствовав сладость, заключающуюся в порочном понятии, лишь с болью души можно оторваться от нее. Отсюда следует, что эта точка зрения, данная в нравственном опыте всего человечества, есть глубинное настроение личности, обладающей колоссальным могуществом и творящей в бесконечном многообразии настроения зла, роковым образом носящие ее клеймо. Единственное спасение от этой личности — ни в ком случае не останавливать внимания на понятиях зла. Потому что всякое злое помышление отражено искрой в поверхностном настроении властелина порока, и кто посмотрит на эту искру, неудержимо загипнотизированный переведет внимание на глубинное настроение злой личности. Поверхностное настроение князя тьмы — смрадные болота вселенной, откуда скользкими дрожащими клубами подымаются одуряющие помыслы порока. А глубинное настроение его — тьма, помрачающая свет умозрения, точка зрения, с которой порок бесконечно сладок. Личность эта есть Миродержец тьмы века сего.
21. Гораздо труднее усмотреть единство в понятиях добра. В совершенной личности полнота могущества и знания объединяются в производимой ими полноте блаженства. Могущество святой и мудрой личности есть нравственное могущество. Отличительная черта этого могущества есть нравственное смирение личности, утверждающей себя во вселенском духе. Она могущественна, и в этом ее величие; она могущественна силой Вселенского Духа, а не своей — отсюда ее смирение. Однако смирение свободы, как я объяснил выше, при исследовании пяти духовных сил, не есть самоунижение. В этом смирении непередаваемое величие, и само величие облечено в смирение. В нераздельном единстве соединены величие смирения и смирение величия. И я утверждаю, что в понятиях воздержания, целомудрия, нестяжания, кротости, духовной бодрости, надежды на спасение, скромности, смирения — самым сердцем их является смирение. Я предлагаю продумать все поименованные мною добродетели, изучать их в жизнеописаниях святых людей, затем, мысленно собрав весь материал, о каждой добродетели и сразу отбросив его, узреть умопостигаемое настроение рассматриваемой добродетели, а потом и общее настроение их всех. Это окажется именно то настроение, о которой я говорю; это та точка зрения, с которой все добродетели становятся сладостны и близки. Это настроение есть глубинное настроение самой святой мудрости; то настроение, которым она вечно наслаждается и никогда не может насладиться. Существование этого настроения — сердце добродетели, — с несомненностью свидетельствует о существовании совершенной личности — Царицы святой мудрости. Понятия добра, для нас являющиеся объективными настроениями, для нее являются субъективными.
22. Пора дать какие-нибудь имена двум крайним личностям, существование которых установлено. Для того, чтобы это были подлинно имена, а не слова, т. е. чтобы они вызвали нужное настроение, следует не придумывать новых терминов, а принять освященные вековым употреблением. Таким образом я ввожу имя Святой Софии для святой и мудрой совершенной личности и имя Сатаны — для начальника тьмы. Всякий, кто становится на точку зрения добра, вступает в общение со Святой Софией; а всякий, кто усваивает точку зрения зла, вступает в общение с Сатаной. Это — полюсы вселенной, в середине находится наш мир. Выше я говорил, что обитание в телесном мире не есть существенный признак святой личности и потому не может быть приписано универсалии святости. Возможно, что не одна Св. София бесплотна; возможно, что она окружена целым миром существ, не имеющих общения с Сатаной и следовательно не падающих. Есть много данных утверждать это, но доказательство истинности подобного предположения может быть дано только наблюдением. Точно также и Сатана может являться универсалией, т. е. наиполнейшим выражением целого мира существ падших, но не восстающих. Мы же, люди, образуем разряд существ падающих и восстающих, общающихся с ангелами и демонами.
23. Доказав существование св. Софии и Сатаны через наблюдение понятий, я перехожу к наблюдению вещей и покажу в них влияние этих двух полюсов мира.
24. Наблюдаемые нами чувственно-материальные вещи суть символы умопостигаемой природы, состоящей из множества монад низшего порядка, образующих умопостигаемую материю. Созерцая вещь или произнося ее имя, я постигаю понятие вещи, каковым является настроение творца в момент
