состоянии работать.
Когда мои терзания и ноль ответов на мучающие вопросы доводят меня до какого-то адского состояния, дверь в кабинет открывается, и на пороге появляется Семёнов.
- Вера, зайди, пожалуйста, Алексей тебя ждёт.
Он уходит, так и не дождавшись от меня чего-то членораздельного. Потому что я не в силах произнести ни слова. Сижу истуканом и открываю рот, будто рыба, выброшенная на берег. После поднимаюсь и иду в кабинет на неверных ногах, словно приговорённый на плаху.
Казанский сидит спиной ко мне в кресле, и когда вхожу, говорит тихо:
- Вечер сегодня красивый.
Он смотрит за окно, туда, где лиловый закат постепенно превращается в фиолетовый. А мне приходит в голову мысль: видит ли с неба Лина всё это?
- Красивый, - соглашаюсь я. Слова выдавливаю из себя по букве, от кома в горле так и невозможно избавиться.
- Прости, я не мог тебе ответить, - поворачивается вместе с креслом Казанский, и я снова едва не охаю, когда вижу это ужасающее выражение на его лице, которое, кажется, не сможет стереть уже ничто.
«Ты нужна мне, Вера».
Тогда, когда Алексей говорил мне это, я не знала, как много всего он вкладывает в эти слова. Но сейчас готова быть с ним рядом, готова быть ему нужной. Если только он этого хочет...
Я просто пересекаю кабинет, стираю расстояние, которое есть между нами, и Алексей, как и некоторое время назад, обнимает меня. Прижимает к себе с такой силой, что я не могу сделать вдох. И в то же время именно тогда ко мне возвращается способность глотнуть кислорода.
- Я не хочу сейчас ни о чём, просто помолчим, хорошо? - спрашивает он, не поднимая головы, и я инстинктивно киваю.
- Хорошо.
Мне хочется сказать ему очень многое, но понимаю, что ничто не способно помочь. И молчание не способно помочь тоже, но если в нём нуждается Алексей - я могу дать ему хотя бы это.
Он кивает, продолжая цепляться за меня, как утопающий за соломинку. И выдыхает тихо:
- Спасибо.
Глава 14
Похороны вызывали у меня настоящий ужас, хоть и были, казалось бы, неотъемлемой частью человеческих жизней. Я помнила, что творилось со мной, когда не стало мамы. Как я смотрела на то, как её опускают в землю, и не верила. Это потом, когда прошло время, приходить к ней на кладбище стало не так больно. Но именно в день похорон я испытывала ощущение будто попала в кошмар наяву.
Папа попросил у Алексея возможности поддержать его, и Казанский, на удивление, согласился. Присутствие отца на продуваемом со всех сторон кладбище придало сил и мне. И я была очень благодарна за то, что он рядом. Видела, что и Алексей словно бы становится с ним другим. Будто через выражение равнодушия пробивается то, каким он был раньше.
Всё происходит быстро, как будто мы на конвейере. Отвратительные чувства сжимают нутро ледяными пальцами. Я не знаю, что делать с чудовищной растерянностью, которая поселилась в душе. Не знаю и того, не было бы лучше, если бы Казанский рыдал, чем видеть то, что я вижу. Будто не только Лина умерла, но и Алексей вместе с ней.
Когда идём в сторону выхода, меня догоняет Ольга. Трогает за рукав пальто и сообщает, что Казанский собирается отправиться по делам. Видимо, понимает по выражению моего лица, что именно я думаю об этом, потому что добавляет быстро:
-Ты только не злись. Ему сейчас совсем плохо.
А я и не злюсь, но понимаю, что я так или иначе не настолько значимый человек в его жизни, как те, кто знает его годами. И это вполне закономерно, только мне от этого не легче. И сейчас снова возвращается тот самый эгоистичный страх, когда я отчаянно, до дрожи боюсь, что это будет наш с Алексеем конец.
- Я всё понимаю, - вздыхаю я, и Ольга растягивает губы в кривой улыбке.
- Пойдём сходим в кафе посидим? Не хочу никаких поминок. Остальные поймут.
Несмотря на то, что всё кругом вроде бы обычное, полное жизни, отголоски сегодняшнего дня, наверное, ещё долго будут меня преследовать. То, что ещё вчера показалось бы привычным, сейчас выглядит совершенно чужеродно, как будто я не могу быть частью всего этого.
- Я тебя не просто так позвала, - признаётся Ольга, когда мы устраиваемся за столиком и заказываем кофе. - Не только поболтать по-девчачьи, но и поговорить о Лёше.
Интересно, как ей удаётся настолько хорошо держаться? Даже мне дурно от того, что произошло, а ведь она мать, ребёнок которой погиб. Но это просто хорошая мина - замечаю, как подрагивают руки Оли, как она нервно сминает ткань салфетки. Не выдерживаю, подаюсь к ней через столик и
